Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия - Татьяна Руденко Страница 13

Тем временем модные обзоры рекомендовали женщине выбирать только качественные материалы и не экономить на деталях: «Когда шляпки отделываются одними только бантами, то ленты должны быть дорогие, по большей части затканные»204. Но дороговизна головных уборок возмущала современников: «Иная наколка весит не более двадцати золотников, а каждый золотник обходится в покупке по пяти рублей»205. Похожим образом рассуждал и автор «Северной пчелы»: «Благоразумный человек должен или сердиться, или хохотать, вспомнив, что аршин шелковой ткани с двумя или тремя аршинами лент продается в виде шляпки по пятидесяти и более рублей»206. За этими философскими размышлениями писателей слышатся стоны покупательниц. «Меня разоряют чепцы», – писала родным Варвара Петровна Шереметева207.

Значительные суммы издерживались на приобретение зимних одежд. Русские дамы любили меха, да и как обойтись зимой в России без шубы? Москвичка Мария Аполлоновна Волкова писала осенью 1813 года: «Меха страшно дороги. Почти все мои знакомые лишились шуб. Выезжая из Москвы в теплую пору, все оставили шубы в городе, где они пропали со множеством других ценных вещей. Купцы также понесли большие потери. В настоящее время все нуждаются в мехах, так что в лавках не достает пушного товара. Французы унесли неимоверное количество мехов; теперь они составляют достояние донских казаков»208. Помимо шуб дамы любили разнообразные меховые накидки. Е.П. Янькова вспоминала, как, будучи в Петербурге в начале 1820-х, «ездили мы как-то утром по лавкам, были и в меховой, приценились к меховым палатинам (palatine), какие тогда были в моде. Вот за обедом Анночка и рассказывает сестре, что мы видели, и говорит, «что хороши палатины, да дороги – нет меньше ста рублей»209. Одновременно русские дворянки даже с очень «громкими» фамилиями носили весьма простую одежду. Варвара Петровна Шереметева осенью 1825 года «заказала себе салоп из drap de dames, так как здесь и все носят, с двумя гладкими воротниками с gros de Наплевой выпушкой на фламандской тафте и очень толсто навачен, вместо шубы. Это стоит 135 рублей, по-моему это недорого»210.

Купеческие жены носили шубы с удовольствием. Но любопытно замечание С.П. Жихарева, наблюдавшего смотр невест у низшего купечества и мещанства в допожарной Москве: «По всей набережной стояло и прохаживалось группами множество молодых женщин в довольно богатых зимних нарядах: штофных, бархатных и парчовых шубах и шубейках»211.

Большой интерес к русскому меху наблюдался у жен иностранных посланников. Супруга британского посла в России миссис Дисборо, вынужденная осенью 1825 года купить шубу, писала родственникам: «…она будет из макасского бархата en couleur de Marguerite [цвета маргаритки], отороченного соболем! Роскошно, не правда ли? Этого мне было никак не избежать, а другого ничего поделать невозможно, хотя от цены мне становится дурно: 600 рублей за мех, 144 за бархат – о-го-го!»212 Через несколько лет в русскую столицу прибыл австрийский посол Шарль Фикельмон с супругой Долли. Дарья Федоровна получила шубу в подарок от мужа. Читаем в ее дневнике (1829): «Вчера мне исполнилось 25 лет. Фикельмон преподнес мне чудесный подарок – шубу за 3 тысячи рублей. Набросив ее на плечи, я не могла побороть невольного чувства стыда. Я отнюдь не скупа, скорее наоборот, но действительно не знаю, имеем ли мы право одеваться с таким щегольством? Кажется, меня весьма радует, что каждый раз, надевая эту шубу, я буду испытывать некоторую неловкость, потому что она заставит меня думать о тех несчастных, которые страдают от холода!»213 Жена еще одного английского посланника леди Блумфильд описывала свой визит «в лучшие меховые магазины в гостином дворе или базаре. Старый купец низко кланялся и, после многих изъявлений своего расположения, показывал нам великолепные меха, между прочим шубу из чернобурой лисицы, ценою в 10 000 рублей. В то время рубль равнялся трем шиллингам. Мой муж подарил мне прекрасную шубу из чернобурой лисицы с собольим воротником, а также великолепное боа и муфту из соболей. Он должен был подвергнуться лобзаниям купца; однако, по приезде домой, мы были удивлены, заметив, что мех был подменен на другой, по крайней мере втрое дешевле. Мы тотчас же послали за объяснением; посланный наш вернулся с тем мехом, который мы выбрали, и сказал, что это была ошибка; но без сомнения купец ею бы охотно воспользовался»214.

Обладательница шубки могла потратиться на какой-нибудь аксессуар. Обязательный атрибут уборного столика – гребень. С его помощью не только расчесывали волосы, но и украшали прическу. Гребни выделывали из черепахового панциря, сандалового дерева, кости, очень ценились изделия с изящной резьбой. В журнале словесности, музыки, мод и театров «Гирланда» [8] читаем: «Неизвестно, на чем остановится роскошь резной работы в отношении гребней; это уже не дощечки из черепахи, это кружево великолепное, это блонда черепашная! За один из таких гребней недавно заплачено 800 франков, а на наши деньги около восьми сот [9] рублей!»215 Спустя десять лет модные обзоры вновь заговорили об этой вещице: «Гребенка – вещь первой необходимости. Первые гребенки до сих пор очень малы, но нет сомнения, что они увеличатся и будут иметь такую же форму, какою отличались между 1815 и 1818 годами. Нынешние гребенки – черепаховые, с золотым верхом, который украшается еще коралловыми каменьями или бирюзою»216. Очевидно, такие вещи стоили недешево.

Реклама московских модных магазинов Сихлера, Фабра, Артура Матиаса и др. Журнал «Магазин мод и рукоделья». 1853 г.

Впрочем, зимняя одежда и иные «мелочи» – еще не самая разорительная статья семейного бюджета, а вот шали «уже слишком пагубны для карманов отцев и мужей»217. И в самом деле, как следовало выкручиваться отцу семейства, у которого жена и семь дочерей?! О баснословных ценах на шали, о неуемном стремлении дам обзавестись ими с возмущением писали современники. Вот размышления обеспокоенного супруга: «За двадцать лет тому назад можно было иметь за 200 рублей порядочную шаль; можно было порядочной женщине и обходиться без шали; и тогда пятисотные и тысячные почиталися исключительно или преимуществом богатства, или знаком мотовства. Теперь же 4 и 5 тысяч рублей обыкновенная цена хорошей шали, да к тому же еще предрассудок, которого прежде не бывало: что женщина, не имеющая столь дорогого наряда, почти теряет право считаться в числе тех, которых мы на рус[ском] языке определить не умеем, а по-французски называем: «Femmes comme il faut». Не даром я восстаю противу шалей: я столько счастливых лет провел с женою и детьми в деревне! – Там никакие предрассудки не мешали нам жить по-своему, то есть следовать одним уставам природы и благоразумия. Сюда приехали мы для воспитания подрастающих детей наших – и все переменилось. Бедной жене моей вскружили голову; уверили ее, что без шали ей и в люди показаться нельзя. Она долго колебалась, но наконец годовой доход наш отправился в Царьград, а жена моя облеклась в 5-тысячную шаль»218.