Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи Страница 14

Оба смотрели на меня с каким-то уважением после этого, хотя уважения было недостаточно, чтобы избежать ярости Уильяма. Он спросил меня, где я научился говорить на немецком, и сказал, что допросит меня снова в другой раз.

Майкл подошел ко мне и сказал: «Wahrheit macht frei» [8].

Когда я это услышал, то понял, что правда не освободит меня, потому что «Arbeit» не освобождала евреев. Пропаганда Гитлера использовала слоган: «Arbeit macht frei» — «Труд освобождает». Но работа никого не освободила.

Майкл записал что-то в маленький блокнот и покинул комнату. Уильям отправил меня обратно в камеру и извинился перед девушкой-переводчиком.

— Простите, что не давал вам спать так долго.

— Все в порядке, — ответила она.

Спустя несколько дней изоляции меня перевели в основной блок ко всем заключенным, но я мог только смотреть на них, потому что меня поместили в узкий коридор с колючей проволокой между камерами. Зато я чувствовал, будто был не в тюрьме, и благодарил Бога за это. Спустя восемь месяцев полной изоляции я стал ближе к другим арестантам. «Плохие» заключенные, вроде меня, были закованы 24 часа в сутки в коридоре, где каждый проходящий охранник или заключенный наступал на них. Место было таким узким, что в течение следующих 10 дней проволока царапала меня. Я видел, как Омара Дегейса насильно кормили. Он объявил голодовку на 45 дней. Охранники кричали на него, пока он перебрасывал кусок хлеба из одной руки в другую. Все заключенные выглядели такими измотанными, будто их похоронили, а через несколько дней воскресили. Но Омар был совсем не такой. Это были кости без мяса. Он очень напоминал фотографии, которые показывают в документальных фильмах о заключенных периода Второй мировой [9].

Заключенным запрещалось разговаривать между собой, но нам нравилось смотреть друг на друга. В наказание за разговоры заключенных подвешивали за руки так, чтобы их ноги чуть-чуть дотрагивались до земли. Я видел, как один афганский заключенный несколько раз терял сознание, пока висел. Врачи «приводили его в порядок» и вешали обратно. Другим заключенным везло больше — их подвешивали на определенное время, а затем снимали.

Большинство заключенных пытались разговаривать во время наказания, но за это охранники только удваивали их страдания. Там был один афганский старик, которого, по слухам, арестовали, чтобы он сдал своего сына. Этот старик был психически нездоров. Он никогда не замолкал, потому что не знал, где находится и почему. Не думаю, что он понимал, в каком находится положении, но охранники все равно продолжали исправно его наказывать. Это было жалкое зрелище. Однажды охранник уронил старика лицом на пол, и он заплакал как младенец.

Нас поместили в шесть или семь больших камер с колючей проволокой. Камеры были названы в честь операций, проводимых против США: Найроби, U.S.S. Коул, Дар-эс-Салам и так далее. В каждой камере был заключенный по кличке «англичанин», который переводил все приказы для своих сокамерников. Нашим «англичанином» был молодой человек из Судана по имени Абу Мохаммед. Его английский был на базовом уровне, поэтому он втайне от всех спросил меня, знаю ли я английский. «Нет», — ответил я. Но, как выяснилось, по сравнению с ним я был Шекспиром. Моя братия подумала, что я отказываюсь помогать им, но я просто не знал, насколько ужасным было наше положение.

Теперь я сидел перед группкой простых американских граждан. В первую очередь я заметил, что они жуют что-то без перерыва и подумал: «Что не так с этими людьми? Неужели им нужно так много есть?» Большинство охранников были высокими и имели лишний вес. Некоторые из них были весьма дружелюбными и даже гостеприимными. Каждый раз, когда я понимал, что охранник грубит, то притворялся, что не знаю английского. Я помню, как однажды ко мне подошел уродливо нахмурившийся ковбой.

— Ты говоришь на английском? — спросил он.

— Не понимаю английский, — ответил я.

— Мы не хотим, чтобы ты говорил на английском. Мы хотим, чтобы ты медленно умирал здесь, — сказал он.

— Не понимаю английский, — повторил я. Я не хотел, чтобы он получал удовольствие от того, что он говорит мне. Людям с ненавистью внутри всегда нужно срываться на ком-то, но я не был готов быть этим кем-то.

Групповые молитвы были запрещены. Каждый молился поодиночке, и я тоже. Заключенные не знали, когда приходит время для молитвы. Мы просто имитировали: когда кто-то начинал молиться, мы понимали, что время пришло, и тоже начинали молиться. Коран был разрешен для всех заключенных, нужно было только попросить. Я не помню, чтобы сам просил хоть раз, потому что охранники передавали его друг другу без всякого уважения. Они бросали его из рук в руки, как будто бутылку с водой. Я не хотел быть причиной унижения слова Господа. Более того, спасибо Господу, что я знаю Коран наизусть. Насколько я помню, один из заключенных передал мне Коран, которым никто из заключенных в камере не пользовался.

Через пару дней Уильям-палач забрал меня для допроса. Та же самая девушка была в роли переводчика.

— Расскажи мне свою историю, — попросил Уильям.

— Меня зовут так-то, я окончил университет в 1988 году, поехал учиться в Германию… — Я отвечал простыми скучными фактами, которые, казалось, не интересовали Уильяма. Он заскучал и начал зевать. Я знал точно, что он хочет от меня услышать, но я не мог помочь ему.

Он перебил меня:

— Моя страна очень ценит правду. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Если ответишь на них честно, мы освободим тебя и отправим домой к семье. Но если соврешь, то останешься в тюрьме на неопределенный срок. Одной пометки в моей записной книжке достаточно, чтобы полностью уничтожить твою жизнь. В каких террористических организациях ты состоишь?

— Ни в одной, — ответил я.

— Ты не человек, ты не заслуживаешь уважения. Встань на колени, скрести руки за шеей.

Я послушался, и он надел мне на голову черный мешок. В последнее время спина очень болела, и эта поза причиняла мне много боли. Уильям пользовался моей проблемой с седалищным нервом [10].

Он принес два проектора и направил их мне в лицо. Я не открывал глаза, но чувствовал тепло и вскоре начал потеть.

— Тебя отправят в тюрьму в Соединенных Штатах, где ты проведешь остаток жизни, — начал угрожать он. — Ты никогда не увидишь свою семью. Их будет трахать другой мужчина. В американских тюрьмах террористов вроде тебя насилуют сразу несколько человек. Охранники в моей стране хорошо справляются со своей работой, но то, что тебя изнасилуют, — факт. Но, если скажешь мне правду, тебя тут же освободят.