Не изменяя присяге - Александр Лоза Страница 14

Флотская офицерская молодежь веселилась вовсю. Какая жажда жизни обуревала их здесь, на берегу! После похода, после бомбовых атак аэропланов, торпедных атак подлодок, нервы требовали разрядки. Возвращение с моря — это для моряков всегда праздник, несмотря на потери, несмотря на гибель людей и кораблей.

Где-то в середине вечера Бруно остановил взгляд на покидающей ресторан брюнетке, лет двадцати. Красиво очерченное лицо, тонкий нос и выразительные темно-зеленые глаза, с улыбкой наблюдавшие за публикой в ресторане. Одета девушка была модно, со вкусом, но не вызывающе. Волосы чуть вьющиеся. Невысокая и стройная; с прямой спиной и грациозным изгибом талии. Девушка на мгновение задержалась глазами на Бруно и проследовала мимо их столика. Бруно она понравилась — у него возникло необычное теплое чувство с примесью легкого любопытства. Девушка шла в компании капитана второго ранга, лет сорока пяти, и миловидной дамы, с чертами тонкой, но чуть увядшей красоты. Стеклянная входная дверь бесшумно отворилась, компания покинула ресторан и вышла на улицу. Силуэт девушки растворился в полутьме парка. Все! Бруно тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. Но девушка не выходила из головы. Ресторан продолжал веселиться. Звучала музыка, танцевало несколько пар. Поднимались тосты за именинника. За столиком офицеров пошли разговоры о войне, о службе, о море.

В начале парка Эспланада уютно расположился ресторан «Капели» («Kapelli») построенный в 1867 году и существующий на этом месте по настоящее время. Здание ресторана — стеклянный шатер с двумя боковыми стеклянными эркерами.

Этот ресторан благодаря своему местоположению, между портом и центром города пользовался особым расположением русского флотского офицерства в период базирования в Гельсингфорсе Российского военного флота, особенно в 1914–1916 годах, когда в Морском собрании Гельсингфорса было запрещено подавать, в связи с началом войны, крепкие напитки.

Случилось так, что мои партнеры в Финляндии, в один из моих приездов по делам в Хельсинки, пригласили меня поужинать в этот ресторан. Госпожа Сааринен объяснила мне, что ресторан дореволюционный, расположен в красивом месте города, с видом на бухту и корабли, и до настоящего времени пользуется отличной репутацией благодаря своей кухне. Я не мог не согласиться. Мы расположились у окна, заказали блюда из норвежского лосося, приготовленные по особому финскому рецепту, которому уже более ста лет. Нам принесли вино, и я подумал, что мичман Бруно Садовинский в 1916 году, бывая в городе в короткие часы, свободные от службы, вполне мог ужинать и отдыхать в этом близко расположенном к порту приморском ресторане, и мог так же, как мы сейчас, заказывать традиционно популярного и 90 лет назад жареного норвежского лосося с хорошим французским вином. На мгновение время опять пересеклось — прошлое и современность, современность и прошлое, и от этого, или от вина, мне стало жарко.

В 1916 году миноносцы, базировавшиеся на Гельсингфорс, швартовались прямо в центре города, у стенки, кормой к набережной, в пяти минутах ходьбы от Торговой площади, ресторана и Эспланады. Каждое утро на флагштоках российских кораблей взвивались белые флаги, перечеркнутые голубым Андреевским крестом. Блестящая флотская столица Российской империи начинала свой день с подъема флагов. Как гласила статья 1284 Морского устава: «Флаг почитается, как знамя в полку, и все служащие на корабле должны охранять этот флаг до последней капли крови, как хоругвь русского государя».

Подъем флага — это единственная по красоте, гармонии и торжественности церемония на флоте. Для подъема флага команда эскадренного миноносца «Разящий» выстраивалась на палубе повахтенно во фронт. Ровно в 8 часов вахтенный офицер «Разящего» обращался к командиру: «Ваше благородие, время вышло!» На, что командир отвечал: «Поднимайте!» После этого вахтенный офицер командовал: «Флаг поднять!» — и под звуки боцманских дудок поднималось по флагштоку сине-белое полотнище Андреевского флага. При этом все снимали фуражки.

Когда флаг доходил до места, вахтенный офицер командовал: «Накройсь!» После этого командир миноносца спускался вниз, а ротный командир разводил матросов по работам.

Лучше, чем описал церемонию подъема Андреевского флага певец русского флота Б. А. Лавренев в своем романе «Синее и белое», написанном в советское время, в 1933 году, пожалуй, и не скажешь: «Каждый день, утром и вечером, по команде “На флаг и гюйс, смирно”, под певучий стон горна, застигнутые этой командой в любом месте корабля, за любым делом, мгновенно цепенеют моряки российского флота на время священнейшей из тысяч морских церемоний — спуска и подъема флага. Вытянувшись стоят офицеры — руки у фуражек, и на их лицах от полотнища флага отсвет славы, величия и побед, и в глазах огонек гордости и силы».

* * *

Неожиданно для себя мичман Садовинский встретил так понравившуюся ему в ресторане девушку в зале Гельсингфорсского Морского собрания.

Светлая, уютная обстановка Морского собрания располагала к отдыху. Несмотря на войну, в Морском собрании организовывались танцы и костюмированные балы. На них дамы — жены старших офицеров и их дочери появлялись в духе военного времени, в русских национальных нарядах: сарафанах, цветных полушалках и платках, наброшенных на плечи.

Яркий платок украшал и плечи так запомнившейся и заинтересовавшей Бруно девушки.

Устав Морского собрания требовал обязательного представления молодых людей друг другу через старших знакомых или флотских друзей, членов собрания. Мичман Садовинский обвел взглядом зал собрания — никого из друзей не было видно, лишь в отдалении разговаривали несколько командиров миноносцев, и среди них его командир — старший лейтенант Кира-Динжан. Бруно решительно подошел к своему командиру и попросил Андрея Дмитриевича представить его семье девушки. Кира-Динжан согласился.

Девушку звали Ирина. Ее отец, капитан 2-го ранга, служил в крепости Свеаборг по артиллерийской части. Оркестр в зале собрания, до сего игравший что-то из классики, заиграл модное аргентинское танго. Бруно внутренне подтянулся:

— Разрешите вас ангажировать? — Он поклонился и предложил Ирине руку.

— Вы хорошо танцуете? — спросила девушка.

— Последний раз я танцевал в Корпусе в четырнадцатом году, так что не судите строго. Попытаюсь вспомнить.

Танцуя, Бруно про себя считал такты и старался не ошибиться. Аромат ее духов кружил ему голову, и главное было — не сбиться.

Музыка смолкла. Они остановились. Ирина подняла голову, посмотрела ему в лицо и, улыбнувшись, проговорила:

— Спасибо! Мне очень понравилось.

Бруно поцеловал ей руку.

— Спасибо вам. Вы танцуете прекрасно. — Они вернулись на место.

Время пролетело быстро.

В конце вечера, перед уходом из Морского собрания, Бруно, проигнорировав правила этикета, напрямую спросил:

— Ирина, простите за смелость, мы сможем увидеться вновь?

Ирина на мгновение задумалась, потом достала из сумочки изящный карандашик, миниатюрный блокнот и что-то написала.