Мельница - Решад Нури Гюнтекин Страница 14

В большой мечети при землетрясении всего лишь осыпалась кое-где штукатурка, но в народе ходили упорные толки, будто макушка минарета покривилась. По этой причине призыв к полуденному и послеобеденному намазу мулла выкрикивал не с минарета, а забравшись на мусалла-таши. Потом на старика напало беспокойство: ему стало казаться, что он допустил непозволительную вольность. И успокоился Хаджи Хафыз лишь вечером, когда, по издавна заведенному обычаю, поднялся на минарет — пусть аллах не говорит, что в этот день там никто не побывал!.. Семидесятилетний мулла выкрикивал эзан с минарета, и, внимая его призыву, народ верил, что землетрясения больше не будет. Жизнь вошла в свое русло, и о событиях вчерашнего вечера напоминали только телеграммы, разосланные в разные стороны…

Каймакам наконец остался один. Тело Халиля Хильми-эфенди ныло, будто после хорошей бани, в голове гудело, глаза слипались. Он начал клевать носом еще за ужином, когда ел куриный бульон, присланный из дома председателя городской управы. Теперь же Халиль Хильми-эфенди готовился отойти ко сну и уже предвкушал, как сразу уснет и во сне ему явится девушка-болгарка, и как она осмелеет, очутившись с ним наедине, и закружится по комнате, тихонько позванивая своими колокольчиками…

Но не тут-то было! Едва он кончил есть бульон, как появился председатель городской управы собственной персоной. В руках у председателя была большущая срочная телеграмма из округа!..

«Известие о землетрясении, — говорилось в телеграмме, — повергло всех в глубокую скорбь. На место выезжает комиссия по оказанию медицинской помощи. Деньги переведены телеграфом. Финансовому отделу дано указание о выдаче субсидий. Оставшимся без крова и раненым оказать соответствующую помощь и уход. Похороны бедняков за счет правительства».

Кроме того, отдельным пунктом в телеграмме запрашивали о состоянии здоровья каймакама.

Голова у Халиля Хильми-эфенди снова пошла кругом: «Губерния встревожена. Прибывает комиссия по оказанию помощи. Для чего? Кому помогать? А высланные деньги? И почему телеграмма послана не мне, а городской управе? Допустим, они считают, что я ранен, но неужели все служащие уездной управы в таком состоянии, что не могут ответить?.. Ах, негодяй Рыфат! Ах, тупоголовый Ниязи-эфенди!.. Это они во всем виноваты… А теперь все обрушится на мою голову!.. Не зря говорится: один дурак в колодец бросит камень, а сорок умников не знают, как его достать…»

Председатель городской управы стоял, невинно поглядывая на каймакама, и ожидал ответа, а бедняга Халиль Хильми-эфенди судорожно глотал воздух и не мог вымолвить ни слова.

— Телеграмма адресована вам, вы и отвечайте, как считаете нужным, — раздраженно пробурчал он наконец, давая понять, что снимает с себя всякую ответственность.

Воцарилось тягостное молчание. Оба прекрасно понимали, что предложение это — отнюдь не выход, и теперь ждали, пока Хуршид кончит возиться с фитилем лампы, словно свет ее способен был озарить их вдохновением и вывести из тупика.

Затем каймакам встрепенулся и произнес, как бы дополняя сказанное раньше:

— Я, конечно, тоже пошлю телеграмму и сообщу об истинном положении.

Это была уже неприкрытая угроза в адрес председателя управы, поскольку каймакам знал, что тому никогда не выкарабкаться из создавшейся обстановки собственными силами.

И вот Халиль Хильми-эфенди берет лист бумаги и царапает на нем:

«Благодарю за беспокойство о моем самочувствии… Сам я, благодарение богу, цел и невредим… и касаба также…»

Потом он читает вслух каждое слово, хотя прекрасно сознает, что в таком виде телеграмма никуда отправлена не будет и с его стороны это лишь очередная попытка уязвить председателя. Но на того никакие выпады не действуют, он стоит с невозмутимым лицом. В голове каймакама возникают все новые вопросы, и он вынужден отвечать самому себе:

— Ну, а если спросят, почему же ты, в таком случае, молчал целых двадцать четыре часа и допустил панику?.. А?.. Да тут еще комиссия, наверное, уже в пути… И деньги отправлены с поспешностью, неслыханной в истории нашего государства… Ох, проклятый Рыфат, змея, пригретая на груди!..

А председатель городской управы все молчит, лишь изредка делая попытки подняться и уйти, несказанно пугая этим Халиля Хильми-эфенди.

Все ясно: этот человек даже телеграмму не сумеет сам составить. Выйдет отсюда и сразу кинется в объятия негодяя Рыфата! И тогда бессмысленная писанина, которая вчера вечером была отправлена в Стамбул как газетная корреспонденция, сегодня вечером уйдет в округ уже в виде официального документа, подписанного и скрепленного печатью городской управы! Поди потом разберись, где правда и где ложь!

Наконец каймакаму удается немного успокоиться и он говорит:

— Ну вот что, брат мой, давай посоветуемся, как лучше сделать. Мне кажется, сперва надо составить и послать твою телеграмму. Моя пойдет после. Сейчас Хуршид сварит нам кофе, и мы на свежую голову подготовим текст. Прежде всего нужно будет сказать о разрушениях. Внешне город, благодарение богу, пострадал мало. Назвать точно, сколько у нас разрушено зданий, мы не сумеем. То же самое о раненых и погибших, — и на этот счет мы пока ничего определенного сказать не можем. Выходит, что ничего мы с тобой не знаем, а между тем на ноги всех подняли, комиссия едет, и деньги переведены! Да покарает аллах этого Рыфата!.. Слушай, а что, если написать: бедствие оказалось не столь уж серьезным, или, еще лучше, убытки и потери не таковы, какими они представлялись первоначально! А?

Такой подход к решению вопроса привел и самого каймакама, и председателя городской управы в замешательство. Они оказались в положении столь затруднительном, что вынуждены были обратиться за советом к Хуршиду, беспрестанно заходившему в комнату, но тот понес такую чепуху, что его сразу же прогнали.

Наконец текст телеграммы был составлен, и чем-то он напоминал сообщение Хуршида:

«Город немножко пострадал, степень ущерба изучается… Каймакам, хвала аллаху, совершенно здоров».

Но, с другой стороны, может ли каймакам быть совершенно здоровым, когда весь день он провел в постели? Лежал и слушал разговоры болтунов, толпившихся около него, — будь они неладны! При этой мысли каймакам сокрушенно вздохнул. Ну конечно, потому-то и прошел день попусту, и телеграмму в округ — хотя бы в две строчки — послать не удосужились. Чем теперь объяснить подобное упущение и нерадивость? Только тем, что он был слегка ранен и плохо себя чувствовал, — другого объяснения не найдешь…

Каймакам и председатель управы кончили составлять телеграмму уже за полночь и отправили ее на почту только после того, как перечли несколько раз и убедились, что ничего определенного в ней не сказано и ясного представления о положении дел из написанного получить невозможно.

Что же касается вопроса: по каким статьям расходовать деньги, пересланные по телеграфу, и как поступить с ассигнованиями финансового отдела округа, то пусть его решает городская управа — тут Халиль Хильми-эфенди не станет вмешиваться, и без него как-нибудь разберутся! Конечно, может случиться, что какой-то вопрос, входящий в компетенцию уездных властей, по недоразумению будет решен председателем городской управы, и это нанесет ущерб авторитету каймакама… Или же, может статься, в расходовании денег произойдет вдруг путаница и поступят соответствующие жалобы, тогда наказание все равно падет на голову каймакама, — ну и так далее и тому подобное… Поэтому Халиль Хильми-эфенди счел за лучшее держаться в тени, но оставить за собой, так сказать, последнее слово, чтобы, в случае необходимости, можно было заявить: «Вот с этим я согласен, а тут вы поступаете неправильно».