Порубежная война - Роберт Святополк-Мирский Страница 14

Софья подошла к окошку, распахнула его и вдохнула полной грудью свежий весенний вечерний воздух.

Затем она взяла со стола бутылку вылила ее содержимое за окно, так же как и содержимое своего кубка, затворила окно и, выбрав место на полу, где каменные плиты не были покрыты шкурами, уронила бутылку.

На звон разбившегося стекла вбежала Береника.

— Какая я неуклюжая, — сказала Софья. — Прибери здесь все, да выбрось подальше, чтобы никто не порезался.

Прощай Родольфо…

От палат Великой княгини до дома Аристотеля было вовсе не далеко, но какое-то необъяснимое желание заставило мастера свернуть с дороги и направиться к построенному им некогда Успенскому собору.

Он не стал входить внутрь, лишь подошел к стене и, прижавшись щекой к белому шероховатому камню, погладил ладонью теплые и сухие плиты, слегка поцарапав ногтем твердый как железо раствор, соединяющий их.

Аристотель улыбнулся своему воспоминанию.

Белые кречеты… Только я сюда приехал, меня сразу наши итальянцы предупредили: «будешь писать кому-нибудь на родину, помни — все твои письма прочтут московиты и не сомневайся, что толмачи у них отменные»… Да только не было, ну не было у меня никаких секретов, разве что этот, на который я намекнул бедному Галиаццо… Интересно понял он меня, или нет… Я процитировал ему отрывок из Данте: «коротко время, а кратко нельзя сказать многое, тем более что истину, похожую на ложь, мы должны хранить в сомкнутых устах, иначе осрамлены и осмеяны будем». Вот он тут весь главный секрет: для того чтоб цемент на столетия крепким был — одну сотую часть помета белых кречетов должно к нему примешать… А она у меня спрашивает: зачем я туда ездил? Не буду же я Великой государыне о таких низменных вещах, как птичий помет за столом рассказывать… Да и надо ли вообще? Все равно, кроме меня, никто пропорций не знает и целые горы помета ему не помогут…

…На рассвете следующего дня московский дворянин Андрон Аристотелев вместе с супругой Ольгой, урожденной княжной Воротынской, и престарелым отцом покинули Москву и отправились в свое поместье.

Центральная деревня поместья называлась Бышковицы, и подъезжая к месту своей будущей жизни, Андрон Аристотелев вдруг подумал о том, что длинная цепь событий последнего года его жизни, возможно, была отнюдь не такой случайной, как вначале казалась…

Ведь именно Паола, фрейлина Великой княгини, познакомила его с Ольгой.

Ольга Воротынская, несмотря на древность своего рода, ведущего свои корни от черниговских Рюриковичей, была очень бедна: большая семья, четверо старших братьев и две сестры — все это привело к тому, что при разделе имущества ей достался жалкий клочок земли при впадении Угры в Оку с двумя небольшими деревеньками. Перспектив выйти замуж за богатого наследника княжеского рода или даже боярского сына не было никаких, но тут Паола, с которой она недавно познакомилась, приехав погостить в Москву, намекнула ей, что Великая княгиня принимает участие в судьбе сына итальянского мастера, и в случае женитьбы не прочь пожаловать ему земли, которые по странному совпадению граничат с теми, что братья выделили ей в приданое.

Смуглолицый молодой красавец произвел на Ольгу более чем благоприятное впечатление, и можно с чистой совестью сказать, что этот брак был скорее по любви, чем по расчету, поскольку никаких твердых расчетов на будущее ни у жениха, не у невесты на момент вступления в брачный союз не было…

…На третий день после приезда из Москвы Аристотель Фиорованти сидел на скамье во дворе дома своего сына; небо было необыкновенно голубым, воздух по весеннему теплым, пение птиц звучало небесной музыкой, и Аристотель подумал, что, может быть, именно это, а вовсе не все то, чем он всю жизнь занимался, и есть настоящая прекрасная и близкая Господу жизнь.

Он еще успел порадоваться за сына, представив себе, какое прекрасное будущее его ожидает, прежде чем вдруг почувствовал, что его сердце остановилось и больше не бьется.

Еще одну минуту он все видел и ощущал, только не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь.

Со всей отчетливостью он вдруг почувствовал во рту вкус старого болонского вина в серебряном кубке Великой княгини, и только теперь постиг подлинный смысл всего, что произошло.

Дыню она ела, а вот, к вину не притронулась…

Да, он действительно сделал свое дело и, возможно, действительно больше не нужен, и вдруг на одно мгновение ему показалось, что он начинает понимать загадочные души этих московитов, для которых жизнь — это только дело, которое необходимо выполнить; но тут же его затухающий ум снова перенесся к последней встрече с бывшей сироткой, которую он впервые увидел в Риме много лет назад и совсем недавно попрощался с ней, как с Великой княгиней могущественной державы.

Аристотель не испытывал к Софье ничего, кроме глубокой признательности, ибо сейчас в эти последние секунды своей жизни он ясно осознал, что так, как она поступила — это правильно и хорошо, потому что самое главное, действительно сделано, жизнь прожита не зря, за сына он теперь совершенно спокоен, а о чем еще может мечтать человек, расставаясь с жизнью в таком замечательном месте, в окружении близких — сына, его жены и будущих внуков, которых он уже видел другим, неземным взором…

Аристотель сомкнул веки, и белые кречеты, взмахнув широкими крыльями, закрыли от него яркое солнце и понесли во тьму…

Прощай, Болонья… Прощай, Рим… Прощай, Москва… Прощай, Зоя…

… Однако будущее дворянина Аристотелева складывалось отнюдь не так оптимистично, как думал о том в последние минуты своей жизни его отец.

Не успело наступить лето, как возникли серьезные проблемы, которые скоро начали принимать угрожающий характер.

Будучи человеком новым в этих краях, дворянин Аристотелев стал расспрашивать соседей о том, кто мог бы помочь ему.

Один из соседей сказал, что недавно был у него в гостях некий человек, который предъявлял грамоту, подписанную самим Великим Московским князем, а в грамоте той говорилось о том, что человек этот является полномочным представителем самого государя Ивана Васильевича в здешних местах.

Сосед охотно сообщил имя этого дворянина и место его жительства, заметив, при этом, что находится оно совсем недалеко отсюда.

На следующий же день дворянин Андрон Аристотелев, оседлав коня, отправился в сторону монастыря Преображения, что на Угре, для того, чтобы поделиться своими проблемами и попросить помощи у дворянина Василия Медведева…

Не успели Медведевы обняться и расцеловаться с Бартеневыми, как подъехали Картымазовы. Они прибыли всей семьей, недавно выросшей — Петр, которому уже исполнилось двадцать два, в конце прошлого года, после возвращения из похода на Тверь, женился на тогда еще семнадцатилетней Анастасии Зайцевой, и теперь Картымазовых стало четверо, а скоро ожидался кто-то пятый — Настя уже была беременна.