Святослав. Болгария - Юлия Гнатюк Страница 14

На другой день в полдень помощник начальника теремной стражи Кандыба-Пётр с виноватым видом протиснулся в светлицу, когда Святослав беседовал с матерью.

– Что стряслось, Пётр? – недовольно сдвинула брови княгиня. – Не видишь, заняты мы с князем.

– Дак, это… – лик охоронца стал ещё более виноватым, – беда, мать-княгиня, посланник византийский разбился!

– Как разбился? – вскочила Ольга с широкой лавы. – Насмерть, что ли?!

– Да жив как будто… – всё так же испуганно отвечал теремной страж.

– Прости, – молвил князь матери, спеша к двери, – я скоро!

– Всё ладно было, – оправдывался молодой гридень у княжеского крыльца, – с Торжища мы возвращались с посланником. Тут вдруг шум, крики сзади, куры с кудахтаньем врассыпную – лошадь с возом понесло по улице. Глядим, а возница-то отрок годов двенадцати, белый весь, как полотно на сушке, а сзади в него девчушка вцепилась и того меньше. Едва они пронеслись мимо, двое из наших вдогонку кинулись. Тут посланник греческий коня своего вороного пришпорил и оказался впереди всех. Догнал Хорсунянин лошадь, да за узду её, остановить норовит и тем замедлить воз пытается. Затрещали оглобли, заржали лошади, мы в последний миг детишек подхватить успели, как воз пошёл вместе с поклажей кубарем. Посланник так крепко лошадь за узду держал, что, когда та тоже падать стала, из седла вылетел.

– Что с ним? – нетерпеливо спросил Святослав.

– С рукой плохо, руда хлещет, его второй гридень на Капище к волхвам повёз.

Святослав привычно взлетел в седло своего коня.

На Капище князь увидел посланника стоящим рядом со старым жрецом возле кумиров. Лик Калокира был серьёзен, он внимательно прислушивался к негромкой речи кудесника, который только что вправил ему плечо, зашил распоротую обо что-то острое руку и щедро умастил душистой мазью ушибы и ссадины. Князь остановился поодаль, чтобы не мешать волховской беседе. Смерив взглядом ладную фигуру посланника с головы до ног, понял, что страшного ничего не случилось. Видно, борцовская сноровка спасла Хорсунянину жизнь, а синяки да ссадины заживут быстро. Удивила Святослава именно эта серьёзность и внимание посланника к словам волхва. Византийцы обычно на Капище не хаживали, напротив, свысока относились к славянской вере, а тем более не интересовались кумирами. Цепкая память князя быстро извлекла всё, что рассказывали волхвы и Ворон о Хорсунь-граде и его обитателях. Ага, вспомнил, Хорсунь – град особый, некогда построен он был древними таврами и наречён именем златоликого полуденного бога Хорс-сунь – «Хорс-Солнце». Потому хоть и давно уже там живут в основном римляне да греки, но вера христианская как-то одновременно с остатками православия древнего соседствует. Ворон сказывал, что тайно даже некоторые из знатных хорсунян древним богам поклоняются. Калокир своей отвагой, воинским духом, а теперь и уважением к богам славянским всё больше нравился Святославу. Он жестом подозвал охоронца.

– Передашь посланнику, что после вечери я жду его в своём шатре.

Они беседовали вдвоём. Князь пристально взглянул на молодого посланника и уловил волнение в его очах, будто Калокир хотел сказать нечто важное, да не решался.

– Скажи, почему тебя, живущего в далёком Хорсуне, а не вельможу из Царьграда Никифор Фока избрал посланником в таком важном деле? Он хорошо тебя знает или ты раньше выполнял подобные поручения императора?

– Нет, пресветлый князь, я беседовал с императором впервые, а убедил его, что я справлюсь с подобной важной миссией, мой отец. Он всегда мечтал о моём продвижении при дворе, особенно после того, как императором стал Никифор Фока, под началом которого отец сражался и был ранен при взятии Крита. После этого Никифор Фока назначил моего отца Аполлинария стратигосом Херсонеса.

Тут чело посланника засветилось решительностью, и он заговорил быстро и горячо:

– Херсонес – мирный торговый полис, да и прочие наши климаты. Мы любим торговать, веселиться, делать вино, выращивать пшеницу и овощи. Мы ценим свободу и дружбу с окрестными народами. Я хорошо знаю россов, с детства дружил с теми, кто живёт в Херсонесе, знаю, что вы крепко держите слово… – От волнения молодой посланник запнулся.

– Я ведаю, – продолжил Святослав, – что каждый муж, рождённый в Хорсуне, даёт при достижении совершеннолетия клятву на верность родному граду, и клятву ту его жители блюдут с достоинством. Я разумею, что, приехав сюда с дарами от императора, ты, Калокир, вперворядь стараешься защитить свой град от наших мечей. Это достойно мужа, а стены твоего града до сих пор покоятся на основах стен, сложенных могучими таврами. – Князь умолк на мгновение, а сердце посланника замерло в ожидании решения грозного собеседника. – Храня град свой, вы храните и память наших предков, в камне застывшую. Потому вот тебе слово моё княжеское: не станем мы рушить Хорсунь, пусть и далее мирно живут в нём люди, пусть шумит торжище и радуются дети, для наших клинков и без того дел хватает…

Подтверждая договор взаимной любви 944 года между Империей и Русью, Херсонесом и Киевом, пусть Византия не препятствует Руси в овладении торговым Дунайским ключом и выплачивает ежегодную дань, а Русь обязуется не посягать на византийские полисы на Гераклейском полуострове и в Северной Препонтиде, а также будет защищать кордоны Византии от угров. Так и передай своему императору Никифору Фоке.

Посланник поклонился в ответ и радостно заверил, что сегодня же отправит в Константинополь своих гонцов с доброй вестью.

Святослав задумчиво помолчал. Потом придвинул чашу, в которой было налито привезённое Калокиром греческое вино.

– Когда мыслишь, патрикий, в обратный путь тронуться?

– Мой отец сказал, лучше, если я останусь пока у тебя, князь, как залог верности императорского слова, – ещё несколько взволнованно молвил молодой византиец, открыто глядя на грозного князя.

– Выходит, твой отец крепко верит Никифору Фоке, так крепко, что готов в залог оставить своего единственного сына… – размышляя вслух, произнёс Святослав, переведя взор на тёмную поверхность вина в чаше.

– Мой отец много раз стоял в бою рядом с Фокой, когда тот ещё не знал, что станет императором. Ты, великий князь, тоже воин и знаешь, что в схватке сразу видно, кто есть человек по сути своей. Фока никогда не отделял себя от солдат, не прятался за их спины, спал, да и сейчас спит на земле, подстелив лишь медвежью шкуру или конскую попону. Он никогда не гнался за роскошью, и многие друнгарии тагм или даже банд одеты роскошнее, нежели их начальник. Ты сам, могучий князь россов, живёшь так же и поймёшь меня лучше, чем наши вельможи.

– Я вижу, отец и тебя воспитал настоящим воином, – одобрительно молвил князь. – Тогда давай выпьем за истинных воинов, которые всегда поймут друг друга!

Несмотря на жаркие летние дни, кузнецы на Подоле работали день и ночь, сменяя друг друга, из горнов полыхало нестерпимым жаром. Кузнецы, как Огнебоги, рассыпали сонмища искр на наковальнях, уханье тяжёлых и звон малых молотов раздавались по всей округе. Скорняки на Кожевенном Яру выделывали кожи для многочисленных ремней и сёдел. На берегу Почайны лодейщики тесали брусы для новых лодий, а прокопченные смолокуры усердно мазали днища и пропитывали тяжёлые пеньковые канаты растопленной смолой. Правда, опытный глаз приметил бы сразу, что многих мастеров, в том числе и лучшего лодейщика Орла, нет в Киеве.