Полет орла - Валентин Пронин Страница 14

Как-то, в одну из темных ночей, два добровольца, рискуя жизнью, сделали повсеместные замеры крепостного рва. Одним из этих храбрецов был артиллерийский поручик Александр Фигнер. Его имя стало известным среди офицеров Молдавской армии. Сеславин также с удовольствием познакомился с Фигнером, не предполагая, конечно, что всего через два года им предстоит возглавлять «летучие» партизанские отряды в войне против Наполеона.

Дожди прекратились. Граф Каменский, как и желал заранее, назначил штурм на день тезоименитства императрицы Марии Федоровны. Льстивость царедворца, жаждущего царских похвал, всегда пересиливала в нем осмотрительность настоящего полководца. Разделенные на пять штурмовых колонн, войска приблизились к крепостному валу. Сеславин был среди «охотников». Он вел колонну Уварова. Штурмующие турецкую крепость шли ночью, по возможности, сохраняя полную тишину.

Незадолго до рассвета сигнальная ракета известила о начале штурма. Колонны построились и молча подошли ко рву. Неожиданно на них обрушился со стороны крепости шквал огня. Турки оказались предупреждены. Видимо, среди местного населения у них были разведчики. Они начали обстрел до начала штурма.

«Ур-р-ра!» – загремело со стороны русских колонн. Невзирая на пушечный и ружейный огонь, солдаты забросали ров фашинами, приставили лестницы к валу. Опираясь на штыки, подсаживая друг друга, «охотники» вскарабкались наверх. Сеславин один из первых был на крепостном валу. Преодолев первое препятствие, бросились к крепости. Турки стреляли залпами, не переставая. Сеславин ощутил жгучий удар в плечо, он зашатался и, теряя сознание, упал в ров. Пуля раздробила ему кость.

Штурм продолжался. Преодолевая отчаянное сопротивление осажденных, русские колонны подвергались жесточайшему обстрелу, – словно свинцовым дождем они были осыпаны пулями, хлещущими ударами картечи, взрывами ядер… Турки скатывали со стен бревна, лили кипящую воду и расплавленный свинец… Косами, пиками, кольями сбрасывали гренадер в глубокий ров, где они задыхались под грудами мертвых тел… Штурм захлебнулся. Понеся тяжелые потери, русские войска отступили… Опять штурм оказался недостаточно подготовленным из-за графского подобострастия и жажды царских похвал. Сотни солдат, десятки офицеров стали излишними жертвами преступной торопливости и вельможного самодурства главнокомандующего генерала Каменского. Среди тяжелораненых оказался и штабс-капитан Сеславин. Он истекал кровью, и только по счастливой случайности его обнаружили во рву, заваленном трупами.

Кость левого плеча была раздроблена. Хлынула кровь горлом из-за падения в ров. На скрипучих местных телегах, в окровавленных повязках, под палящим южным солнцем и тучами жгущих, облепивших раны мух и слепней, раненые воины доставлены были в госпиталь Бухареста. Стоны, которые не могли сдержать некоторые из страдающих воинов, краткие молитвы, обращенные к высшим силам, надежда на помощь Христову, исцеление по мольбе к Богородице и святым – вот и все укрепляющие мучеников средства, более душевные, нежели физические. Так же как применения медикаментов, которых оказалось чрезвычайно мало и которые приносили незначительное облегчение. Однако перевязки, питье травяных настоев, предлагаемые местными жителями, все-таки помогали.

Тем временем русские войска, оставленные у Шумлы, несли значительные потери. Турки удачно и точно обстреливали их из французских орудий. Видя отход русских колонн, находившихся непосредственно под командованием смелого и опытного генерал-майора Кульнева, осажденные решили, что смогут превратить отступление русских в полный их разгром. Турки покинули крепость и, значительно превосходя численностью кульневский отряд, устремились за ним с воплями ярости и мщения.

Но генерал Кульнев и его солдаты проявили поразительное самообладание, организованность и смелость. Подождав шумное и разрозненное приближение турок, валивших на них с расчетом на свое численное превосходство, русские молниеносно развернулись и опрокинули врага ошеломляющим и страшным штыковым ударом. Передовые таборы османов были опрокинуты, остальные бросились обратно в крепость.

Раздосадованные неудачной вылазкой, турки на другой день вновь хлынули из ворот крепости еще более значительными силами. Им удалось на этот раз смять передовые порядки русских, рассеять казачий полк и захватить болгарскую деревню, прилепившуюся на склоне горы. Это было очень опасно для позиции русских войск. Генерал Кульнев понял: если османы успеют затащить в горную деревню пушки, то обстрел с горы будет необычайно страшен для нашего войска.

Кульнев снова повторил мгновенный разворот и штыковую атаку с фронта, грудью встретив лавину разъяренных османов.

– Бери под команду Уральский казачий полк! – крикнул Кульнев находившемуся поблизости Денису Давыдову. – И за ради Бога выбей басурман из деревни! Поспешай, не то плохи дела будут! Надеюсь на тебя как на самого себя!

Давыдов с казаками-удальцами примчался к деревне. Турки уже начали устанавливать здесь орудия. Спешившись, казаки напали на врага, беспощадно рубя саблями и стреляя из ружей. Турки не выдержали и побежали из деревни. Тогда Давыдов приказал развернуть турецкие пушки и ударить по аскерам [11] картечью. Развернутая массовая вылазка врага была сорвана. Устилая гору трупами, османы вынуждены были спешно отступить и вновь затвориться в крепости.

Надо отдать должное главнокомандующему графу Каменскому – видя этот бой, беспримерный по своей отваге, самоотверженности, но и стратегическому расчету, он испросил у государя денежной награды для Кульнева. Государь «всемилостивейшее соизволил производить выплату по тысяче рублей из государственного банка в течение двенадцати лет». А Давыдов, по представлению графа Каменского, был удостоин ордена Святой Анны с алмазами. Впрочем, вскоре своей грубостью и несправедливыми нападками Каменский выдворил Кульнева из Дунайской армии.

Следом за своим другом уехал и Давыдов, на основании пришедшей депеши о назначении его адъютантом Багратиона при штабе 2-й Западной армии.

Находясь в госпитале уже недели две, Сеславин увидел пробирающегося среди лежащих пластом страдальцев молодого офицера Елизарова, исполнительного адъютанта генерала Уварова. Он явно разыскивал кого-то и, наконец заметив Сеславина, устремился к его постели.

– Александр Никитич, слава Богу, вот и вы! Госпиталь-то какой обширный… да в разных домах… Я уж не думал, найду ли вас? Как сейчас ваша рана, не полегчала?

– Да еще сильно мозжит, – отвечал Сеславин, невольно морщась и в то же время улыбаясь посланцу начальства. – Однако кровотечение остановлено, костное закрепление сделано, но руку поднимать не могу. Да и смогу ли когда-нибудь ею действовать, не знаю.

– Даст Бог, заживет со временем, потерпите. А я к вам по приказанию его превосходительства. Хочу обрадовать вас, – продолжал, все также приветливо склоняясь к Сеславину загорелым лицом, Елизаров и достал из-под мундира бумаги с оттиском войсковой печати. – По представлению нашего корпусного генерала Уварова и с согласия его сиятельства господина главнокомандующего, вам присвоено звание капитана лейб-гвардии конной артиллерии. А также Георгиевский крест четвертой степени. Сии же представления ваши посланы егерьской почтой в Петербург, на утверждение Его Величества Государя Императора. Поздравляю вас, Александр Никитич. И все офицеры в нашей колонне вас поздравляют. И из других колонн есть награжденные, и они тоже вас поздравляют и вам кланяются. Особо вас просил обнять и перекрестить, и кланяться Саша Фигнер. Его за храбрость тоже представили к чину штабс-капитана. А я получил Георгия, – не удержавшись, похвалился Елизаров и покраснел от смущения, что хвастает, тогда как его не ранило, да тем более так тяжело, как Сеславина.