Секретная агентура - Эдуард Макаревич Страница 14

– Я всегда хранил у себя всю нужную переписку, хранил в третьей комнате, не без основания думая, что, дойдя до третьей комнаты, обыскивающие устанут, потонут в груде бумаг.

Так оно и вышло. Чекисты действительно утонули в груде «профессорских» бумаг. Сыскного опыта еще не наработали, брали интуицией и силой. Потом уже Владимир Федорович Джунковский, бывший жандармский генерал, помог ЧК составить инструкцию по обыскам: идти с двух концов квартиры, навстречу друг другу, просматривая шкафы, полки, каждую книгу, изымая рукописи, блокноты, записные книжки. Но то потом, а в этот раз чекисты не добыли доказательств. И вновь Мельгунова отпустили по ходатайству известных большевистских деятелей.

И, наконец, его взяли в третий раз. Это уже после того, как в апреле 1919 года начал действовать рожденный по его проекту подпольный «Тактический центр» со своей военной организацией, вставший над «Союзом возрождения России», «Национальным центром» и монархическим «Советом общественных деятелей». Вот такую подпольную сеть он придумал со своими интеллигентными единомышленниками, по большей части профессорами: Н.Щепкиным, О.Герасимовым, С.Трубецким, другим Н.Щепкиным, Д.Щепкиным, С.Леонтьевым, А.Бородулиным. Главная цель, ради которой создавался этот «Тактический центр», была в том, чтобы при подходе армий Деникина к Москве поднять мятеж контрреволюционных сил в столице и захватить Кремль, где работало советское правительство во главе с Лениным.

Проект не удался. Деникина отбросили от Москвы, заговорщиков взяли. Мельгунов сначала было ускользнул. Фирменный стиль! В деревню подался.

Отсидевшись в деревенской глуши под Москвой, вновь появился в столице. Это было в феврале 1920 года. Спустя несколько дней его арестовали. В следственном деле есть дневниковые записи Мельгунова, относящиеся к этому случаю. Любопытно их читать, особенно там, где он описывает тюремные порядки и чекистов, с которыми имел дело. В этот раз арестом занимался особоуполномоченный ВЧК Яков Саулович Агранов. О нем речь ниже. Но вот каким он показался профессору.

«А[гранов] делал мимолетный допросик. Это неинтересно. Отмечу лишь две незначительных, но характерных черты. На моем письменном столе лежали некоторые выписки из «Известий», характеризующие точки зрения, высказывания деятелей террора публично. «Это интересно. Кому Вы посылаете эти выписки? Хорошо подобрано, хотя и тенденциозно. Это я должен взять». Я пробовал разъяснить, что таких выписок у меня тысячи и это вовсе не означает, что я их куда-то посылаю. Делаю для своей работы.

Наконец я вместе с А[грановым] на автомобиле приехал на Лубянку, 2. «До завтра», – говорит неизменно любезный А[гранов] и жмет руку. Это «завтра» в смысле допроса произошло через 17 дней».

На следствии Мельгунов, как всегда, отрицал все, топил следователей в вязи слов. Вот образцы:

«С не считаю себя председателем московской группы «Союза возрождения», но допускаю, что при моей импульсивности меня могли считать руководителем этой группы».

«О деятельности петроградской группы я имел весьма слабое представление и считал ее еще более аморфной и неопределенной, чем наша. Нам казалось, что вся ее работа сводилась к собиранию крайне неопределенной информации и к поддержке связей с инакомыслящими».

«Я полагал вместе с тем, что моя политическая роль в Москве не носила такого характера, при котором мне можно было поставить в вину участие непосредственное в каком-либо заговоре, а тем более в активном вооруженном выступлении против советской власти, в чем только я обязался подпиской не принимать участие. P.S. Что касается проекта «о частной собственности», будто бы написанного моей рукой, то он во всяком случае мне не принадлежит. Если он написан моей рукой, в чем, впрочем, сильно сомневаюсь, то переписан с чего-либо. Может быть, это один из проектов, напечатанных в одесских газетах».

«Наша военная организация стояла вне политических группировок. О данной военной организации мы ничего не знаем: ни ее состава, ни принципов построения, ни, в сущности, ближайших ее целей. При таких условиях не может быть речи о какой-либо санкции. С моей личной уже точки зрения, подобное выступление приходилось бы квалифицировать как общественное преступление. Оно, обреченное на неудачу, повлекло бы за собой массу невинных, а главным образом, совсем ненужных жертв. Я указывал на вредные последствия выступлений, подобных савинковскому в Ярославле. Это лишь способствует укреплению Советской власти на почве неизбежного усиления общественного разочарования. Единственное, что я мог рекомендовать, это роспуск военной организации, а лицам, которые считают необходимым бороться вооруженным путем, эвакуироваться из пределов Советской России».

Из следственного дела видно, что Мельгунова смогли обвинить только на основании показаний его сообщников, прежде всего Котляревского, Виноградского, Кольцова, Щепкина, Леонтьева, Ступина, Игнатьева, Воскресенского. Из всех 28 арестованных по делу «Тактического центра» революционный трибунал приговорил к высшей мере наказания только Мельгунова, Щепкина, Трубецкого и Леонтьева, как лиц, совершивших наиболее тяжкие преступления. Но эта мера была тут же заменена десятью годами тюрьмы. А уже в феврале 1921 года Мельгунов был освобожден. Теперь за него ходатайствовали Академия наук, писатель Владимир Короленко, известные революционеры Петр Кропоткин и Вера Фигнер. Пробыл он в заключении с момента ареста около полугода.

В тюрьме он не бедствовал. Передачи с воли были хорошие. Сам пишет об этом в дневнике. Со своим сокамерником, тоже проходившим по делу «Тактического центра», Осипом Петровичем Герасимовым, у которого плоховато было с деньгами, Мельгунов «делился. кофе, маслом, сахаром, простоквашей и молоком». Неплохой ассортимент на фоне того стесненного положения с продовольствием в Петрограде того времени.

И очень волновала Мельгунова проблема отхожего места в коммунистической тюрьме. Прямо-таки за живое взяла, в дневнике проходит отдельной темой. И мысль итоговая пробивается отчетливо: право на хорошее туалетное дело – часть борьбы за достоинство интеллигента. Занудные размышления его на сей счет весьма познавательны, особенно для людей не сидевших. А занудство – еще и свойство натуры.

«Неужели коммунистическая тюрьма не должна подумать об интересах тех, которые в нее попадают даже из числа так называемых контрреволюционеров? Каких мучений стоит одно только хождение в уборную. И тому, кто не сидел во «внутренней тюрьме» Особого отдела, трудно будет представить себе, что вопрос об уборной иногда может явиться своего рода мучительством. По правилам выход в уборную не ограничивается определенным числом раз в день. Надо слегка постучать, и вас как бы должны выпускать. Но правила здесь неизбежно входят в коллизию с бытовыми фактами тюремного обихода. Все зависит от состава смены дежурных, качества которых, конечно, разнообразны. И не раз приходилось слышать из своей камеры отказ выпустить или грубый окрик – все зависит, повторяю, от персональных качеств непосредственных тюремщиков. К счастью, большинство может быть отнесено к категории хороших. Естественно, что раз в камере несколько человек, заключенные избегают пользоваться для большой надобности парашами. Ведь пользоваться парашей без воды, с дезинфекцией в крайне редких случаях (при мне за четыре с половиной месяца только два раза), было бы прямо невыносимо в небольшой комнате, где находится три или четыре человека. И особенно при отсутствии хорошей вентиляции: в замазанных окнах форточки открываются только чуть-чуть, т. е. делают щелку (лишь летом раскрывают их во всю полноту).

Конец ознакомительного фрагмента