Махатма Ганди - Кристина Жордис Страница 14

Каким образом совершился переход от одной стадии к другой на фоне политической борьбы в Южной Африке — вот вопрос, поставленный началом его зрелости.

Во время краткого пребывания в Индии он познакомился с Гокхале [66], который полностью посвятил себя общественной жизни [67]. Мудрый и уважаемый лидер стремился окружить себя талантливой молодежью и вместе с великим Тилаком [68], «политиком до мозга костей», вечно несогласным со своим более умеренным старшим братом, заложил основы идеологии, полностью противоречившей гандиевскому ненасилию (при этом, как и Ганди, опираясь на религию). Однако они договорились о том, чтобы устроить Ганди встречу и большое собрание. Ганди всколыхнул общественность речами и памфлетами (один из них он за месяц написал в Раджкоте и разослал во все уголки страны — влиятельным людям и в газеты, по отработанной схеме, — его быстро пришлось переиздать), он получил восторженную поддержку прессы и главных лидеров, работал не покладая рук… В результате молва о его подвигах достигла (в искаженном варианте) Южной Африки, где он в одночасье стал самым известным и ненавистным в стране вожаком.

Его высказывания по-прежнему были умеренны. Однако его обвинили в том, что он «облил помоями» землю, которая его приютила, «вывалял в грязи европейцев из Наталя, чтобы они стали так же черны, как его собственная кожа». Корабль, на котором он привез свою семью, был забит «иммигрантами-кули»; к несчастью, практически одновременно в порт зашел другой корабль с таким же грузом: Ганди обвинили в организации нашествия, волны иммиграции в Наталь. Две тысячи европейцев собрались, чтобы помешать индийцам высадиться на берег, а потом чтобы убедить их вернуться в Индию, пригрозив сбросить их в море, если будут сопротивляться. Ни живы ни мертвы индийцы все-таки остались. Портовые власти отправили их в карантин под предлогом случая чумы, зафиксированного в Индии. Все это время ненавидимый европейцами Ганди, виновник всей этой беды, старался подбодрить соотечественников. Тщетные угрозы раздавались почти месяц, после чего индийцам разрешили сойти на берег. За исключением Ганди, который должен был дождаться ночи. Ему пришлют подмогу, чтобы защищать его в случае нападения. Наконец он ступил на твердую землю. Толпа тотчас узнала его и жестоко поколотила.

«Я почувствовал себя дурно и попытался опереться на ограду дома, чтобы перевести дух. Но это было невозможно. Меня продолжали избивать. Случайно мимо проходила жена старшего полицейского офицера, знавшая меня. Эта смелая женщина пробралась сквозь толпу ко мне, раскрыла свой зонтик, хотя никакого солнца уже не было, и стала между мной и толпой. Это остановило разъяренную толпу, меня невозможно было достать, не задев миссис Александер» [69].

Тут прибыло подкрепление, и Ганди проводили в дом друга. «Надвигалась ночь, а из толпы неслись крики: “Давайте сюда Ганди!”» Ситуация складывалась угрожающая, так что господин Александер, опасаясь за жизнь Ганди, его друга и его семьи, посоветовал ему бежать, переодевшись в чужое платье. «По предложению м-ра Александера я надел форму индийского полицейского, а голову обернул мадрасским шарфом так, чтобы он меня закрывал, как шлем. Один из двух сопровождавших меня агентов сыскной полиции переоделся индийским купцом и загримировался, чтобы быть похожим на индийца». Пока они бежали через черный ход, храбрый мистер Александер, отвлекая внимание толпы, распевал вместе с ней:

Когда хитроумный шеф полиции сообщил толпе, что птичка упорхнула, многие рассмеялись, а меньшинство продолжало кипеть от бешенства.

Несколько дней Ганди провел под охраной. Пресса сняла с него обвинения, бывшие напраслиной. Госсекретарь по делам колоний Джозеф Чемберлен потребовал у властей Наталя наказать нападавших, но Ганди отказался их назвать. «Я считаю, что осуждать следует не тех, кто нападал на меня. Им сказали, будто я распространял в Индии неверные сведения относительно белых в Натале и оклеветал их. Они поверили этим сообщениям и неудивительно, что они пришли в бешенство. Осуждать надо их руководителей и, прошу прощения, вас. Вам следовало бы должным образом направлять народ, а не верить агентству “Рейтер”, сообщившему, будто я позволил себе какие-то нападки. Я не собираюсь никого привлекать к суду и уверен, что когда эти люди узнают правду, то пожалеют о своем поведении». Разумеется, его престиж неизмеримо возрос. Теперь его любили индийцы и уважали европейцы — во всяком случае, наименее ограниченные из них. Он олицетворял собой благородные намерения, слыл врагом насилия. «В печати признавалась моя невиновность и осуждалось нападение толпы. Таким образом, попытка линчевать меня в конечном счете пошла на пользу мне, то есть моему делу» [70].

В 1899 году разразилась Англо-бурская война. Ганди предстояло принять важное решение: какую позицию должны занять индийцы в конфликте, который изменит историю Южной Африки?

Англо-бурская война

Военный конфликт на юге Африки стал финальной стадией соперничества между британцами и бурами в этом регионе. А что думали индийцы об этой войне? Наверняка многие из них не возражали против того, что два народа, столько издевавшихся над ними, теперь начнут убивать друг друга.

Разумеется, Ганди смотрел на дело иначе. Даже если его личные симпатии были на стороне буров, как он сказал, в тот период он еще твердо поддерживал Британскую империю (битву в своей душе он описал в книге «Сатьяграха в Южной Африке», опубликованной гораздо позже, в 1928 году). В конечном счете он встал на сторону Англии: «Я считал, что если требую прав как британский гражданин, то обязан, как таковой, участвовать в защите Британской империи». Была и еще одна причина, возможно, столь же весомая, как и лояльность: «Я полагал тогда, что Индия может стать независимой только в рамках Британской империи, и при ее содействии» [71].