Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков Страница 14

— Включи свет! — крикнула одна фигура в темноту мужским голосом, входя в трейлер.

— Привет! — сказал я. Фигура вздрогнула от неожиданности.

— Роб? — спросила она меня.

— Да нет. Я не Роб, — ответил я. — Я — из Москвы. Работать здесь буду.

— Добре! — сказал парень по-английски. Мы познакомились в темноте. Его звали Роланд. В это время дали свет, который включался где-то на щите-распределителе, и я увидел пред собой совершенно чумазого паренька. Такими в учебниках истории рисовали дореволюционных шахтеров, полагая, что нет ничего чумазее на свете, чем российский дореволюционный шахтер. Сегодня я готов поспорить с этим утверждением. Похоже, теперь таким же чумазым предстояло стать и мне. Я с сожалением взглянул на свои новенькие джинсы, в которых я приехал соблазнять прекрасных англичанок, и спросил Роланда:

— А что вы добываете? Уж не гафний ли?

— Не, не гафний, — ответил паренек, сверкнув в улыбке белыми зубами.

— С кем это ты тут болтаешь? — спросил Роланда другой чумазый, как передовой шахтер Ньюкасла, парень, появившись в дверях. Это был Дон, мой новый коллега. Ребята небрежно умылись, не смыв и десятой доли грязи, после чего Дон принес долгожданную еду на огромных блюдах: мясо (говядина?) с макаронами. Это был неожиданный, непредсказуемый праздник, подаренный нам с плотью судьбой. Мне уже было все равно, чем я буду здесь заниматься, главное, что здесь неплохо кормили.

— А скажите, парни, — спросил я небрежно, лелея давнее заветное желание, — а где у вас здесь можно справить естественную нужду?

— Это не так просто, — серьезно сказал Роланд. Он достал лопату и поведал мне жуткую правду о справлении естественной нужды в этих местах. Здесь был строгий закон — закапывать продукты жизнедеятельности организма глубоко в землю далеко от жилья. Да, ребята, я никогда не увидел здесь туалетов, но зато встречал задумчивых людей, идущих куда-то с лопатами. Так, наверное, и надо относиться к своему дому.

Потом мы с парнями пошли в деревню, прогуляться. Деревня называлась South Ockendon. Небольшая такая деревенька, пять тысяч всего населения. Деревенька, конечно, несколько отличалась от многочисленных российских деревенек. Не было тут крытых соломой мазанок и согбенных в три погибели морщинистых старушек в старомодных ветхих шушунах из плюша, укутанных в любую погоду в теплую шаль. Но что особенно меня удивило и потрясло — это наличие огромного спортивно-оздоровительного комплекса Sweeming pool с бассейном, тренажерным залом, полем для гольфа. К этому спортивному комплексу подъезжали уставшие после молотьбы, силосования и скирдования деревенские девчата, белокурые Брюнгильды, на «Хондах» и «Ягуарах» и скрывались в его недрах, чтобы смыть с себя трудовой пот, прилипшую ботву и крошки макухи и заодно поправить свое пошатнувшееся здоровье на тренажерах.

Мы посидели с моими новыми друзьями в деревенском пабе. Выпили по паре кружек темного, крепкого эля. Поболтали за жизнь. Роланд и Дон, восемнадцатилетние пареньки, приехали сюда из соседней деревушки, потому что там не было для них работы, и вот уже год вкалывают на барина. Потом мы пошли в магазин. Парни набрали всякой вкуснятины. Я сразу не понял, для чего: ведь мы прекрасно поужинали и попили пивка.

— Нам нужна пища. Мы пока еще растем! — рассмеялись пацаны.

Лишь потом до меня дошел эзотерический смысл такого почтительного отношения к еде. Местные деревенские парни-механизаторы подозрительно провожали нас взглядами.

— Ты драться умеешь? — спросил Дон.

— Нет, — ответил я серьезно. — Я убиваю сразу. Без драки.

Механизаторы не стали нас бить. Видимо, что-то неуловимое в моем облике подсказывало, что это может для них трагически кончиться. Вечером, когда мы сидели в нашем трейлере и смотрели телевизор, парни осторожно спросили меня:

— А как ты относишься к Joint?

— У меня нет денег! — ответил я с надеждой.

— Мы угощаем! — сказали простодушно парни, заряжая мастырку. Мы двинулись раз-другой. Штук шесть долбанов выкурили. Словили балду, начали заразительно смеяться друг над другом, размазывая неуемный, бестолковый, абсурдный базар по стенке. Правда, я постоянно буксовал, поскольку и в нормальном состоянии не всегда втыкал, о чем они говорят. Но все равно было очень смешно. А потом парней пробило на еду, и тогда я понял, почему они после ужина еще набирают так много вкусных вещей. И пошло у нас полное зависалово, до пяти часов утра. Заземлились на три часа, не раздеваясь. А ровно в 8 часов, по английскому времени, нас поднял полицейский настойчивый стук в дверь трейлера, от которого сотрясались стены. Каждый удар отзывался болезненным эхом в моей многострадальной, тяжелой и мутной голове.

— А ну, бляди ленивые, подъем, суки! — кричал толстый детина в грязном спортивном костюме. Так неожиданно, брутально начался мой первый трудовой день в Англии.

В свете утренней зари я увидел, что вчерашние ракеты, напугавшие и насторожившие меня, были лишь всего частями огромных детских аттракционов, каруселей, надувные города, драконы, тир, автодром. Здесь все пространство до самого горизонта было уставлено различными аттракционами. Один из хозяев, огромный великан по имени Боб (это он обозвал меня утром «бляди ленивые»), строго покрикивал на нас, когда мы молча грузили в фургоны различные железяки, моторы, ведра, лопаты, сварочные аппараты, мотки электропровода, листы деревоплиты, обитой железом, деревянные чурки. Затем нас погрузили в маленький автобус с зарешеченными окнами, и мы отправились в долгое, многотрудное путешествие по Англии: Cryford, Backsly, Horsefeeld, Romford… (Простите меня, я могу ошибаться в правописании.)

Мы развозили и устанавливали по всей стране детские аттракционы в парках провинциальных городков и небольших английских деревеньках. А стоящие там аттракционы разбирали, грузили в фургоны и везли дальше, в другие деревни, чтобы английской детворе жилось как-то веселее, что ли. Неделю детвора радуется, катается, визжит, пищит, смеется, плачет от восторга, а потом мы привозим им другие аттракционы.

Я понял, почему мои друзья были такие чумазые. Все детали этих огромных механизмов были обильно смазаны машинным маслом и грязью сырых английских парков. Кроме нас в парках работали десятки других парней из других компаний. У них были свои аттракционы — у нас — свои.

— Они наши конкуренты? — спрашивал я.

— Нет! — отвечали мне парни. — Скорее они — партнеры. Мы делаем одно дело и не пересекаемся. У нас разные механизмы. У них бассейны, надувные городки, карусели, качели, тир, а у нас — автодромы, машины.

Наши механизмы были довольно громоздкие. Как только мы приезжали в какой-то городок, вся команда выпрыгивала из автобуса и начинала действовать четко и слаженно, как орудийный расчет. Каждый знал, что надо делать, и лишь только я бегал от одного к другому, пытаясь симулировать бурную деятельность. Хозяйский сынок, толстый мальчик двенадцати лет, взял меня под свою мощную опеку. Звали мальчика соответственно — Скотт. Это имя, как никакое другое наиболее подходило ему. Этот Скотт то и дело кричал мне: «Алекс! Возьми то! Отнеси туда! Принеси это!» Для него это была какая-то изуверская игра. Его, видимо, забавляла подобная покорность взрослого дядьки, поэтому иногда он просто прикалывался, заставляя меня унести в урну бумажные стаканчики и обертки из-под чипсов. Я его чуть было не возненавидел, но усилием воли быстро погасил это деструктивное чувство. Маленький ишшо для ненависти! Я даже умудрялся поговорить с ним, неся в руках чугунную болванку.