Тихие Убийцы. Всемирная история ядов и отравителей - Питер Макиннис Страница 14

Удивительна, однако, эта легенда о том, будто врач поспорил, что будет в состоянии подмигивать, когда голова его уже отделена от тела. На самом деле это, по-видимому, просто одна из популярных в XIX веке «страшных историй» из так называемого «городского фольклора», причем именно эту часто рассказывали в Париже, упоминая множество казненных с помощью гильотины преступников. В случае с де ля Поммрэ все началось с публикации беллетристического произведения Вилье де Лиль-Адана «Тайны эшафота», вышедшего в 1883 году. Альфред-Арман Вельпо известным хирургом, чье имя на некоторое время сохранилось в названии особой «повязки Вельпо», фиксировавшей руку у туловища, хотя сегодня он уже давно забыт. Так вот, в «Тайнах эшафота» повествовалось о том, что Вельпо якобы смог встретиться с де ля Поммрэ, когда тот уже находился в камере для осужденных на казнь, и убедил его попытаться трижды подмигнуть ему в ответ на данный им сигнал — просто ради их общей любви к науке… Сам Вельпо умер в 1867 году, поэтому уже не мог ни подтвердить сказанного, ни опровергнуть, однако я позволю себе заметить, от его имени что описанной в книге встречи с осужденным на казнь вообще не было… Кроме того, едва ли кто-нибудь тогда вообще мог проявить симпатию к де ля Поммрэ, который был попросту обречен на неблагоприятный исход судебного процесса.

Доктор Холи Харви Криппен — еще один гомеопат, сбившийся с пути истинного, однако в его случае мы, вероятно, сможем прельститься желанием проявить хотя бы капельку сочувствия и к нему, и к его усам, столь похожим на усы упомянутого в начале книги мистера Пью. Криппену уже 50 лет, а жена его, женщина весьма деспотичная, время от времени выступала в мюзик-холле под псевдонимом Белл Элмор. Супруги Криппен поженились у себя на родине, в Соединенных Штатах Америки, когда ей исполнилось 19 лет, а ему, уже вдовцу, было 30. Она, несостоявшаяся оперная дива, стремилась попасть в высшее общество, и ей никак не удавалось претворить свои мечтания в жизнь; он же был человеком степенным, домашним, разве что любил ходить в оперетту.

На юную Белл произвел большое впечатление диплом врача, и она вышла замуж за доктора Криппена, однако Америка как раз тогда потеряла былую веру во всемогущество гомеопатии, и поэтому супруги переехали в Лондон. Там Белл конечно же флиртовала направо и налево, как полагается актрисам, а Криппен в 1901 году познакомился с некоей Этель ле Нив. Как и его жена (урожденная Кунигунда Макамотски, хотя позже она пользовалась также именами Кора Мотски и Кора Тернер), Этель изменила свою фамилию: к своей непритязательной фамилии Нив (или, по-французски, Nwu то есть «плотный снег», «фирн») она добавила артикль «лё» (le), и теперь ее имя стало звучать куда более стильно. У Криппена супружеская жизнь к тому времени полностью застопорилась, поскольку оба супруга пребывали в состоянии перманентного взаимного раздражения, а вот Этель действительно полюбила доктора Криппена. Однако любовниками они стали лишь после того, как Криппен застал как-то свою жену в постели с другим мужчиной.

По какой-то причине супруги Криппен не сделали правильный в их положении шаг и не подали на развод. Вместо этого Криппен купил 5 гранов гидробромида гиосцина (бромистоводородного скополамина) — вещества, которое в наши дни используется в основном как активное вещество для изготовления Kwells, хорошо известного на Западе средства против укачивания для путешествующих. И вот однажды ночью в 1910 году Криппен отравил жену, расчленил ее довольно-таки упитанное тело на небольшие куски, а затем избавился от большинства из них. Это и стало его фатальной ошибкой: я имею в виду, что он почему-то не избавился от всех них.

Правда, была и еще одна ошибка: Криппен позволил Этель публично носить одну из брошей, принадлежавших Белл. Это была крупная, легко узнаваемая брошь, так что одна из подруг Белл немедленно узнала ее. Криппен поначалу сообщил всем, будто его жена уехала домой, в Калифорнию, а позже — что она там умерла и что ее кремировали, однако их друзья, знавшие, что Белл из католической семьи, понимали: ее близкие ни в коем случае не позволили бы совершить кремацию. А когда друзьям супругов Криппен показалось, что в доме у доктора явно появился странный запах, будто где-то сдохла крыса, они обратились в полицию. Криппен и Этель, напуганные этим, тут же уехали, а полиция, обыскав погреб в доме, обнаружила там человеческие останки. Начались поиски исчезнувшего врача и его дамы сердца, а желтая пресса тем временем с наслаждением освещала эту сенсацию, снабжая ее заголовками «Убийство в лондонском погребе».

Криппена, конечно, слишком легко можно было узнать по его примечательным усам, так что от них пришлось избавиться. Этель же переоделась юношей, и оба отправились на трансатлантическом корабле в Канаду. Капитан лайнера «Монтроз», на котором они плыли, уже успел ознакомиться с газетными отчетами об убийстве, и тут он вдруг обратил внимание на то, что один из его пассажиров, «мистер Робинсон», слишком уж нежничает со своим сыном. Шел, напомним, уже 1910 год, корабль был построен недавно, так что капитан отправил в Лондон сообщение с помощью беспроводного телеграфа Маркони: «Сильные подозрения, что на борту корабля находятся фигурант по делу об убийстве в лондонском погребе и его сообщник. Усы сбриты, отращивает бороду. Сообщник одет как юноша, но голос, поведение и фигура несомненно женские».

Чтобы укрепиться в своей догадке, хитроумный капитан Кендэл рассказал однажды «мистеру Робинсону» смешную шутку. Существует особый вид гадания, который называется «гелоскопия», — когда прорицатель узнает тайны человека по тому, как он или она смеется. Трудно представить, чтобы капитан был таким уж специалистом в этой области, равно как не был он и сыщиком, пусть даже начинающим. Однако из распространенного описания скрывавшегося от правосудия беглеца ему было известно, что у него вставные зубы, поэтому Кендэл рассказал пассажиру шутку просто для того, чтобы тот рассмеялся. И тот рассмеялся, широко раскрыв рот. Оказалось, что у него в самом деле вставные зубы.

С точки зрения прессы во всем мире опять точь-в-точь повторялась история с Тоэлом, и все это было бы полной правдой, если не принять во внимание, что в данном случае все происходило иначе. Сходство заключалось в том, что как арест Тоэла доказал важность телеграфа целым двум поколениям, так в случае Криппена его поимка говорила об эффективности радио. Однако дальше эти истории серьезно разошлись. Ведь в этот раз первое сообщение ушло с корабля в полицию, а главного инспектора сыска, мистера Дью, отправили на более скоростном пароходе, «Лорентик», чтобы опередить беглецов. Тем временем сообщение капитана стало достоянием прессы, поэтому английские читатели уже знали все о погоне, еще когда она была в самом разгаре! И несмотря на параллели с делом Тоэла, существовали и иные, более свежие (но уже вошедшие в набор журналистских штампов) обстоятельства, рвущиеся попасть в разворачивающуюся историю.

За некоторое время до этой погони воображение читателей газет (и вообще всего общества) было поглощено историей о встрече в Африке Стэнли и Ливингстона [26], которую обычно приводят в качестве классического примера британской сдержанности. Истинная история, описанная в журнале «Нейчур» («Природа») в 1872 году, сводится, однако, к другому; Стэнли учел присутствие торговцев-арабов, которые наблюдали за встречей двух европейцев — а в их культуре традиционно принято вести себя сдержанно, так что вовсе не хваленая британская выдержка определяла его действия: