Судьба династии - Александр Широкорад Страница 14

Всех, кроме великого князя Николая Михайловича, который-де был социалистом и масоном. Тут иерархи церкви противоречат сами себе. Признать Николая II святым за его дела язык не поворачивается, назвать мучеником за веру — тоже, ведь ни его, ни других Романовых большевики не призывали отречься от православной веры. Тогда их объявили страстотерпцами, то есть просто мучениками, но тогда и Николай Михайлович был таковым.

Между прочим, если бы Николай II, Александра Фёдоровна и великий князь Сергей Михайлович натворили то же самое в 1914–1917 годах, но не в России, а, скажем, во Франции, то у военного суда не было бы ни малейших сомнений при вынесении им смертного приговора.

Но вернёмся к вопросу, столь обходимому современными историками: что было бы, если бы царская семья попала в руки белых? На мой взгляд, белые вожди получили бы не знамя, а большие проблемы. Другой вопрос, что большевики об этом не могли знать. Логично предположить, что Колчак не стал бы держать членов царской семьи у себя в Ставке. Связи с Миллером и Добрармией у него не было, и Романовым оставался единственный путь по Транссибирской магистрали. И на её восточном отрезке Романовы неизбежно попали бы в руки японцев как непосредственно, так и через атамана Семёнова. А уж тут без вариантов — в начале 1920-х годов мы получили бы Дальвосточное-Го с каким-либо марионеточным императором Николаем, Алексеем или Анастасией в роли Пу-И.

Кроме убитых в Перми, Екатеринбурге и Алапаевске династия Романовых в 1918 году лишилась ещё одного великого князя. Дождливым февральским днём 1918 года по ташкентским улицам двигалась большая похоронная процессия. За гробом шёл отряд красногвардейцев, кумачовые знамёна были увиты чёрными лентами. Оркестр выводил: «Вы жертвою пали…» На тротуарах толпились тысячи горожан, и никто не спрашивал «кого хоронят». Все знали: Ташкент прощается со своим князем — великим князем Николаем Константиновичем, внуком Николая I. Разумеется, большевики отдавали почести не великому князю, а старейшему в России узнику самодержавия. Николай Константинович сидел при Александре Освободителе, при Александре Миротворце, при Николае Кровавом, и лишь министр юстиции А.Ф. Керенский освободил его из бессрочной ссылки. Великий князь провёл в тюрьмах и ссылках 43 (!) года, а декабристы — всего 31. Когда в тюрьмы стали поступать первые народовольцы, великий князь «мотал» уже 6-й год.

С началом войны взаимоотношения между вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной и Александрой Фёдоровной ещё более обострились. Императрица Мария терпеть не могла Распутина, и в её салоне великие князья и княгини допускали неприязненные высказывания о царствующей императрице. В итоге в 1915 году Марии Федоровне пришлось уехать из Петрограда в Киев. Фактически это была ссылка.

4 ноября 1915 года Алиса пишет Николаю: «Я очень сожалею, что твоя матушка вернулась в город [то есть Петроград. — А.Ш.]. Боюсь, что прожужжат ей, бедной, уши нехорошими сплетнями». А вот письмо от 1 ноября 1916 года: «Это гораздо лучше, что дорогая матушка остаётся в Киеве, где более мягкий климат, где она может жить более согласно своим вкусам и слышать меньше сплетен».

Нашёлся и повод — в Киеве-де Марии Фёдоровне удобнее было заниматься делами Красного Креста. Кроме того, вдовствующая императрица принимала участие в инспекции военнопленных. Особое внимание она оказывала немецким пленным — уроженцам Шлезвига, на который по-прежнему претендовала Дания.

В Киев к Марии Фёдоровне приехала и её младшая дочь Ольга. В 1901 году девятнадцатилетняя Ольга была выдана замуж за тридцатитрёхлетнего принца Петра Ольденбургского. Ольденбургское семейство уже целый век жило в России, так что никакого политического значения сей брак не имел. Как писал историк семьи Романовых Стаффан Скотт: Пётр Ольденбурский «был известен как страстный игрок и кутила, и к тому же, как о нём тактично говорилось, «не интересовался дамами»» [15].

Мотивы, которыми руководствовались Николай II и Мария Фёдоровна, выдавая Ольгу за принца, не поддаются логическому объяснению. Можно лишь предположить, что Ольга что-то натворила или хотела натворить, и брак был единственным средством её остановить. Что же произошло на самом деле, мы никогда не узнаем.

Но и в браке Ольга вела себя достаточно вольно, разумеется, относительно тогдашнего этикета. В апреле 1903 года брат Михаил, служивший в лейб-гвардейском полку синих кирасир, взял её с собой на полевой праздник. Там она познакомилась с двадцатидвухлетним ротмистром Николаем Александровичем Куликовским.

Великая княгиня влюбилась в ротмистра и, не мудрствуя лукаво, заявила принцу, что любит другого и желает развода. Принц испугался скандала и отказался дать развод. Но Ольга была непреклонна, и супруги пришли к компромиссному решению. Принц добился назначения ротмистра своим личным адъютантом и повелел ему поселиться во дворце Ольденбургских. Далее Пётр пообещал не вмешиваться в личные дела Ольги и не досаждать служебными делами адъютанту.

А как на такой «брак втроём» смотрел император? Ведь всё августейшее семейство жило под колпаком охранки, которая периодически направляла отчёты царю, перлюстрировала всю переписку семейства Романовых, причём Николай лично читал копии писем. Но тут Николай II хранил молчание — пусть творят, что хотят, лишь бы не было огласки.

В 1950-х годах, уже проживая в Канаде, Ольга утверждала, что до 1916 года состояла в чисто платонических отношениях с Кукушкиным, так она шутя называла Куликовского. Ну что ж, безумно влюблённая женщина могла теоретически прожить с предметом своего обожания под одной крышей 13 лет без плотской любви, но практически в это верится с трудом.

С началом войны Куликовского отправили на фронт, и Ольга тоже решила идти на войну в качестве сестры милосердия. Пару раз она даже оказалась вблизи позиций войск, и однажды даже где-то недалеко разорвалась пара австрийских снарядов. За сей подвиг Ольга была удостоена Георгиевской медали. Большую же часть времени Ольга провела в Киеве.

Там же, в Киеве, осел и великий князь Александр Михайлович. В годы войны функции его были крайне неопределёнными. Формально он командовал всем воздушным флотом, но из его ведома была исключена эскадра воздушных кораблей. Кроме того, Александр Михайлович командовал авиацией Южного фронта. Авиацией Северного фронта командовал генерал Каульбарс, который чисто формально подчинялся Александру Михайловичу.

Пятидесятилетний плейбой всегда оставался верен себе и завёл в Киеве походную жену. Заметим, что Александр Михайлович в воспоминаниях никогда не приводит имён и фамилий своих зарубежных метресс, ну а с русскими — совсем другое дело: «Если бы не она [великая княгиня Ольга. — А.Ш.] и не молодая сестра милосердия по фамилии Васильева, я был бы самым одиноким человеком в мире в критические дни войны. Васильева сейчас замужем за господином Чириковым, они живут в Каннах. Я часто её навещаю, и мы вновь и вновь вспоминаем печальную и полную событий зиму 1916/1917 г.» [16].