Плач к Небесам - Энн Райс Страница 147

Но когда он заговорил, голос его был напряженным и неестественным.

— А мой брат? Он верен ей?

— Такое впечатление, что он хочет получить от жизни такмного, словно в нем живет не один, а четверо мужчин, — ответил Алессандро.Его лицо стало более суровым. — В общественной жизни он преуспевает, номало кто восхищается его поведением в частной жизни, и все из-за его ненасытныхжеланий.

— А она знает?

— Не думаю, — покачал головой Алессандро. —Он очень внимателен к ней. Но ему не хватает ни женщин, ни выпивки, ни азартныхигр...

— А что это за женщины? — произнес Тониоравнодушным тоном, однако коснулся руки Алессандро, подчеркивая важность своеговопроса. — Расскажи мне о них. Какого они типа?

Алессандро был явно озадачен этим вопросом. Прежде он незадумывался об этом.

— Всех типов, — пожал он плечами. — Лучшиекуртизанки, конечно. Скучающие жены. И даже порой девицы, если они особеннохороши собой и при этом продажны. Думаю, что для него имеет значение только то,чтобы они были хорошенькими и чтобы это не могло вызвать скандала.

Он внимательно смотрел на Тонио, очевидно пытаясьопределить, насколько тому все это важно.

— Но он всегда ведет себя мудро и осмотрительно. А длятвоей матери он — солнце и луна, ведь ее мир так мал. Но он не может дать ей тоединственное, что ей нужно, — ее сына Тонио.

Теперь он стал задумчивым и печальным.

— Она все еще любит Карло, — прошептал Тонио.

— Да, — подтвердил Алессандро. — Но когда унее была хоть малейшая собственная воля? Знаешь, за эти последние месяцы онанесколько раз порывалась пешком уйти из дома к тебе, и ушла бы, если бы ее неостановили.

Тонио замотал головой. И неожиданно задергался, началсуетливо жестикулировать, словно уже не мог все это выдерживать, не хотелдавать волю слезам и при этом ничего не мог с собой поделать. Потом откинулсяна спинку стула и выпил вино, которое предложил ему Алессандро.

Когда он наконец поднял покрасневшие глаза, они выгляделипустыми и очень усталыми. Он с отчаянием махнул рукой.

Увидев это, Алессандро порывисто схватил его за плечо.

— Послушай меня, — сказал он. — Его слишкомхорошо охраняют! Днем и ночью, в доме и на улице за ним неотступно следуютчетверо бравос.

Тонио кивнул, с горечью скривив губы:

— Я знаю.

— Тонио, любого, кого ты пошлешь против него, ждетпровал. К тому же это могло бы лишь еще больше напугать его. А в Венеции и безтого уже слишком много говорят о тебе. И после сегодняшнего представленияговорить будут еще больше. Не трать время, Тонио, и уезжай из Италии.

Тонио снова горько улыбнулся.

— Так ты никогда в это не верил? — мягко спросилон.

На лице Алессандро проступила такая ярость, что на мгновениеон перестал походить на самого себя. Он поморщился, а потом его губырастянулись в презрительной усмешке. Тоном, полным мрачной иронии, он спросил:

— Ну как ты можешь о таком спрашивать? — А потом, придвинувшиськ Тонио, добавил: — Если бы я мог, я бы убил его сам.

— Нет, — прошептал Тонио, покачав головой. —Оставь его мне, Алессандро.

Певец откинулся на спинку стула. Заглянул в свой стакан,слегка взболтнул вино и выпил. А потом сказал:

— И все же потерпи, Тонио, потерпи! И, ради Бога, будьосторожен. Не позволь ему отнять у тебя жизнь. Он и так у тебя слишком многоеотнял.

Тонио снова улыбнулся, взял его за руку и мягко пожал,успокаивая.

— Я буду рядом, — пообещал Алессандро, —когда бы тебе ни понадобился.

* * *

Они надолго замолчали, но молчание это было таким легким иненапряженным, словно они были столь давними друзьями, что им не обязательнобыло разговаривать. Тонио, казалось, забылся в воспоминаниях.

Постепенно лицо его прояснилось и стало мягче, и здоровыйблеск вновь появился в глазах.

— А теперь, — сказал он, — я хочу узнать, каксам-то ты поживаешь. Ты все еще поешь в соборе Сан-Марко? И скажи еще: прошлойночью гордился ли ты своим учеником?

* * *

Прошел еще час, прежде чем Тонио собрался уходить. Слезыснова навернулись на глаза, и он постарался, чтобы прощание было как можноболее коротким.

Но когда их с Алессандро глаза встретились в последний раз,Тонио вдруг вспомнил все, что раньше думал об этом столь любимом им человеке,вспомнил наивное чувство превосходства, с которым он, мальчишка, считал, чтоАлессандро — это нечто меньшее, чем мужчина, и все страдания, что накопилисьповерх тех старых представлений. Все это разом нахлынуло на Тонио, когда он ужестоял в дверях.

И он вдруг понял всю меру того, что осталось невысказанныммежду ними, а именно: что они теперь — существа одной породы, но ни один из нихни за что на свете никогда не обмолвится об этом.

— Мы еще встретимся, — прошептал Тонио, боясь, чтоголос выдаст его.

И, будучи совершенно неуверенным в том, что сейчас сказал,он обнял друга и на миг прижал его к себе, а потом повернулся и поспешил прочь.

* * *

А время уже приближалось к полудню. Тонио обязательно надобыло поспать, но он не мог. Пройдя мимо дворца кардинала так, будто не узналего ворот, он оказался наконец в одной из многочисленных римских церквей, вкоторых он еще не бывал. Церковь была полна теней, запаха ладана, света сотенсвечей.

Нарисованные святые смотрели на него из позолоченныхалтарей. Одетые в черное женщины молча двигались к стоявшим в отдалении яслям,из которых младенец Христос простирал к ним ручонки.

Обойдя все ниши, Тонио вдруг увидел святого, которого он незнал. И там, в тени перед маленьким алтарем, он упал на колени, а потомрастянулся ничком на камнях, спрятал лицо в руках и заплакал. И он плакал иплакал, не в силах остановиться даже ради тех ласковых римских женщин, чтовставали на колени подле него и все шептали, шептали ему какие-то слова утешения.