Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570  - Виталий Пенской Страница 15

Очевидно, что оговоренные еще в 1561 г. условия, на которых поляки могли покупать фураж и провиант по твердым ценам (бочка жита – 12 литовских грошей или 15 польских, бочка овса – 10 польских или 8 литовских грошей, бочка гороха – 35 польских или 28 литовских грошей, баран – 8 польских грошей или 6 литовских грошей и 4 пенези, воз сена – 3 польских гроша или 2 литовских гроша и 4 пенези и т. д.178) не соблюдались179. Конфликтовать же с местным населением выходило себе дороже, почему поляки решили искать прибытка на неприятельской стороне. Вылазка в сторону Опочки стала первым их походом «за зипунами». 2 июня 1562 г. коронный гетман Ф. Зебржидовский писал наивысшему гетману М. Радзивиллу Рыжему, что его люди вместе с 150 всадниками полоцкого воеводы С. Довойна ходили под Заволочье, Опочку, Красный и Себеж и «учинили там великую шкоду»180. М. Стрыйковский сообщает также, но без точного указания на дату, о двух набегах, предпринятых из лагеря посполитого рушения под Оршей, на Смоленск (в ходе которого, по словам польского хрониста, были выжжены все волости в пределах 4 миль от Смоленска) и на Велиж, который лишился посада181.

Эти набеги, предпринятые небольшими силами, большой угрозы не представляли, но требовали принятия ответных мер. Чтобы узнать о намерениях Сигизмунда (а заодно и дать возможность поразмяться застоявшимся служилым людям), Иван приказал великолукской рати совершить рейд на литовскую территорию. 28 мая 1562 г. «лехкая» рать под началом князя А.М. Курбского покинула Великие Луки и ушла в набег к Витебску. Согласно летописному свидетельству, ратники А. Курбского, дойдя до города, «острог взяли и пожгли и посады у города у Витебска все пожгли и наряд в остроге поймали (кстати, эта деталь позволяет считать это известие правдой – если пленники, «рухлядь» и скот могли быть взяты где угодно, то наряд – нет. – В. П.) и людей в остроге многих побили». Само собой, по тогдашнему обычаю, ратники «села и деревни около Витебска пожгли и повоевали места многие», а по пути домой они «у города у Сурожа посады пожгли и людей многих побили и многие Литовские места воевали». Сопротивления рати Курбского на обратном пути никто не оказывал, и войско вернулось домой «здорово»182.

Из псковских летописей следует, что летом, «по Ильине дни» (т. е. в конце июля 1562 г.), «ходил из Смоленьска князь Петр Серебряной (третий воевода в росписи дорогобужской рати. – В. П.) под Мстиславль, и людей литовьскых заставоу побили, и язьжов поймали»183. Московский летописец добавлял к этому: «Июля в 22 день царев и великого князя боярин и воевода князь Петр Семенович Серебреной с товарищи писали к государю в Можаеск, что они ходили из Дорогобужа в Литовскую землю ко Мстиславлю и у Мстиславля верхние посады пожгли; а которые люди Литовские из города выходили, и они тех людей побили; и прислали с того дела пятдесят языков Литовских», после чего благополучно вернулись обратно184.

Тем временем, пока Петр Серебряный ратоборствовал под Мстиславлем, его брат князь В.С. Серебряный, выступив с «лехкой» ратью из Холма, «ходил воевати до Друсы и до Двины». Опустошив север и северо-запад Полоцкого воеводства, он со своими людьми «здорово вышли на Опочку»185.

А что же делал сам Иван в эти дни? Он стоял в Можайске, ожидая вестей с юга. Памятуя о том, что Сигизмунд находился с Девлет-Гиреем в «братских» отношениях, Иван и Боярская дума заранее обезопасили себя с южного направления, развернув полки на «берегу»186. Общее руководство «береговой» ратью осуществлял двоюродный брат Ивана Грозного Владимир Андреевич Старицкий, «штаб» которого находился в Серпухове, а «большим» воеводой был князь М.И. Воротынский, еще одна значимая фигура в русской военной иерархии того времени187. Впрочем, судя по перечню воевод, возглавлявших полки «берегового розряду», войско, собранное на важнейших перевозах через Оку, было немногочисленным. Отбить попытку переправиться через реку небольшого татарского войска во главе с мурзами или кем-то из «царевичей» она смогла бы, но вот противостоять приходу самого «царя»? Вот Иван и оставался в Можайске, если возникнет нужда поддержать князя Владимира и его полки.

Долго ждать вестей не пришлось. «Того ж лета, июля в 6 день, приходил ко Мценску Крымской царь Девлет-Кирей да с ним дети его царевичи калга Магмет-Кирей царевич да Адал-Кирей царевич», – сообщал русский летописец, и пришел он по наущению Сигизмунда, «великой казной» поднявшего «царя» «на царевы и великого князя украйны»188.

Наместником Мценска тогда был князь Ф.И. Татев-Хри-пунов, успевший принять необходимые меры и «с украйными людми не со многими» и сбежавшимися под защиту стен мценского детинца окрестными мужиками достойно встретивший татар189. Не сумев взять город, хан в ночь на четвертый день стояния под городом приказал отступать. На обратном пути он не стал удерживать своих людей, и его мурзы, среди которых первым был назван ногайский Дивей-мурза, «дума царева» и его лучший военачальник, «войну роспустили к Волхову и на Белевские места»190.

Действия татарских мурз оказались не слишком удачными. Рассеявшиеся отряды татар были перехвачены порознь карачевским воеводой В.А. Бутурлиным с немногими карачевскими и болховскими служилыми людьми (в Полоцком походе приняло участие чуть больше 200 детей боярских из Карачева и Волхова191). Русские «воевать им (татарам. – В. П.) не дали, но и во многих местех в загонех Крымских людей побили и языки имали и полон многой отполонили»192.

Увы, не столь успешны оказались действия посланных с «берега» воевод во главе с князем М.И. Воротынским «со многими людми». Они «ходили за ними (татарами. – В. П.) до Коломака и до Мерчика, и не сошли воеводы царя Крымского, потому что пошол [царь] от украйны спешно»193. Медлительность Воротынского дорого стоила ему. 15 сентября 1562 г., вернувшись в Москву, Иван Грозный наложил опалу на него и его брата Александра «за их изменные дела», конфисковав вотчины, а самих князей посадив – старшего, Михаила, в тюрьму в Белоозере, а младшего – в Галиче «в тын» «за сторожи»194. Но все эти события не должны заслонять главного – Иван Грозный так и не стронулся из Можайска все лето, не рискнув послать своих ратных людей на «берег», «чтобы людей не изволочити, для Литовского дела»195. Так Девлет-Гирей помог своему литовскому «брату».

Мценская неприятность для Ивана Грозного не была единственной в это лето. Сперва 31 июля с Поля Ивану привезли весть, что обласканный им князь Дмитрий Вишневецкий, герой наступления на Крым, перешел на сторону Сигизмунда196. Известие, что и говорить, неприятное197, так как князь, опытный военачальник и знаток «малой» войны, был весьма полезен в действиях против крымских татар в Поле. Под занавес же лета, 19 августа, князь Курбский под Невелем имел «поторжку» с поляками. Ее итоги оказались двусмысленными – обе стороны отчитались о победе, но, похоже, по очкам поляки переиграли Курбского.

Описание этой «поторжки» в русских и польско-литовских источниках весьма противоречиво. Согласно Псковской летописи, «того же лета авгоуста приходили литовьские люди под Невлю городок великого князя, и волости воевали». Для наказания захватчиков «ходил за ними князь Андреи Курбьской и с ыными воеводами, и мала была помощь, с обеих сторон потерноулися, и языков наши взяли оу них»198. Разрядные записи и того лаконичнее – согласно им, с Великих Лук «ходили воеводы в войну князь Ондрей Курбской да князь Федор Троекуров; одиново и приходили литовские люди и Курбского ранили»199, и это все. Официальная же московская история войны молчит об этой «поторжке», как и сам Курбский. Иван же Грозный в своем «многошумном» послании к Андрею Курбскому укорял его, что под Невелем в августе 1562 г., воевода «пятьюнадесять тысяч четырех тысеч не могосте победите, и не токмо убо победисте, но и сами от них язвени едва возвратишася, сим ничто же успевшу…»200. Правда, есть все основания полагать, что Иван в полемическом запале явно «заострил» свой тезис, стремясь показать «безделность» и бестолковость своего оппонента, его неспособность грамотно распорядиться вверенными ему силами.