История моей смерти - Антон Дубинин Страница 15

Какое же наступило великое облегчение, когда мой друг явился ко мне темным крещенским вечером и прямо потребовал отвечать, что я подумаю, если он, Роланд, заберет Уну с собою. В свой замок!

И не зачем-нибудь дурным, не подумайте. Роланд сказал, что хочет жениться на ней. Настоящим честным браком.

Я был так рад! Как же замечательно! Мой лучший друг решил заботиться об этой девушке! Мало того, что она будет с ним счастлива — с Роландом кто хочешь будет счастлив — так еще и я от нее избавлюсь! Не самое благородное чувство — облегчение, но меня охватило именно оно, ничего тут не поделаешь. Роланд — единственный сын, отец всегда позволял ему все, что угодно (представляю, что бы мой батюшка высказал, женись я на безродной танцовщице! То есть я тогда думал, что представляю. Вспоминая горестную историю с беспородным щенком.) Надобно было теперь узнать только, что об этом думает Уна.

Мы пришли к ней в комнату; она, помнится, сидела при свечке и старательно перерисовывала буквы, учась писать. Язык чуть-чуть высунула и прикусила, как будто это помогало; очень она походила на Алису, у меня даже дыхание перехватило. Но она была ни разу ни Алиса, нет, просто конопатая Уна; и писала она на листике бумаги не что иное, как имена. «Уна», «Эрик», опять «Эрик» — усмотрел я краем глаза… Кривые такие закорюки.

Мы сказали ей, что сэр Роланд хочет забрать ее в свой замок. Я думал, дуреха обрадуется. А она вскочила и схватила меня за руку, и заладила свое — «Я хочу с вами», да так отчаянно, как будто я ее собрался обратно цыганам продать. Роланд страшно разозлился, хлопнул дверью… Я побежал за ним, но не догнал; да еще эта глупая Уна увязалась за мной. На улице шел снег, редкие фонари горели под снежными шапками. Я пометался туда-сюда, зовя Роланда, забежал в «Красный лев» — но не нашел друга, только промерз до костей в тонкой рубашке. Пришлось мне вернуться и серьезно поговорить с Уной. Вот ведь дура девушка, думал я отчаянно: будь я на ее месте, я бы раздумывать не стал, кого выбрать. Разве же я мог сравниться с Роландом? Он всегда был такой же, как я, только лучше. Ну почему она ко мне так привязалась? Что я, сэр Райнер, чемпион? Даже от цыган ее спас не я!

Я ее чуть ли не со слезами просил не обижать Роланда. Объяснял, что он знатный барон королевства и своим предложением ей делает большую честь. Убеждал не ссорить нас друг с другом… Наконец Уна согласилась, хоть и глядела в пол, как обреченная. Вот как она мне сказала:

— Хорошо, мастер Эрик. Я сделаю, как вы скажете. Только простите меня, пожалуйста, я за него замуж выйти не могу. Потому что я его не люблю.

Я объяснил ей, что Роланд — лучше всех на свете. И что, пожив с ним рядом, она привыкнет и непременно его полюбит. Все его любят, кто живет с ним рядом хотя бы недолго. Я взял ее за обе руки и убеждал до середины ночи, а она молча смотрела на окно, закрытое ставней от холода, и молчала. Я запомнил, как она смотрела. Как на чью-нибудь могилу.

Роланд вернулся следующим вечером. Не знаю, где он бродил целые сутки; я был так рад его возвращению, что даже не спросил ни о чем. Он заперся у себя и проспал всю следующую ночь и день, благо это было воскресенье. Я ужасно боялся, что он со мной поссорится на всю жизнь, и даже пару раз накричал на Уну — о чем теперь бесконечно жалею. По моей просьбе она сама пошла к нему и сообщила, что согласна уехать в Северные холмы. Мы все-таки помирились, и все опять стало хорошо. До самой весны мы с Роландом жили в дружбе и мире, как прежде… Даже Уна от меня немножко отвязалась и начала проводить время с моим другом, чему я безмерно радовался. В начале лета он собирался увезти ее в замок Орла, чтобы она пожила там, пока Роланд учится. На радостях я подарил ей к Пасхе новые кожаные башмаки — оторвал прямо-таки от сердца монеты, вместо того, чтобы купить себе шляпу! А потом, в апреле, приехал сэр Овейн, бледный и похудевший, и сообщил, что мой отец при смерти. А дальше, вы уже знаете, я сделался бароном Пламенеющего Сердца. Тут уж мне стало не только не до Уны — даже и не до Роланда! По крайней мере, на несколько месяцев. Пока не начало сниться каждую ночь, что он приехал меня навестить. Особенно я в нем нуждался после того, как Алиса…

Так получилось глупо. Даже рассказывать не о чем.

В то лето я виделся с Алисой несколько раз. По пути от герцогского двора я на неделю остановился у сэра Руперта; вот тогда-то все и произошло.

— Алиса, выходи за меня замуж, — сказал я ей ночью на смотровой башенке, откуда я показывал ей стояние Сатурнуса в Скорпионе. Зрелище было прекрасное — алое скорпионье жало и золотистый алмаз планеты — и я решил, что момент самый подходящий.

— Что? — сказала Алиса, отпрыгивая от меня так испуганно, что я не знаю, почему не свалился с горя вниз, на мощеный двор. Как будто мы только сегодня не гуляли весь день по саду, разговаривая о чем попало и читая стихи! И теперь она спрашивает «Что?», как будто у нас не все уже решено? Может, не расслышала, надобно повторить? Я повторил. Она отпрыгнула еще дальше… И сказала совсем чужим, тоненьким голосом:

— Вы ошиблись, Эрик. Я отношусь к вам только как к доброму другу.

— А-а, — сказал я глупо, чувствуя себя как пес, которого разбудили, облив холодной водой. И надо же было мне именно в этот день вести такие самонадеянные беседы с сэром Рупертом! О том, что наши дома связаны старинной дружбой (будь она неладна, дружба, сказал бы я), и не мешало бы нам породниться… И самое плохое, что сэр Руперт согласно кивал. Посоветовал только поговорить с самой дочкой, потому что он-то заведомо всем доволен…

Хорошо хоть, что темно было. Алиса не видела, какое у меня стало лицо. Наверняка самое дурацкое и оскорбленное на свете.

— Ладно… Тогда извините, — сказал я тоже на «вы», сам себя ненавидя. До чего же гадкое ощущение! Вроде ты и не виноват ни в чем, скорее пострадал, чем провинился. А тошно и больно, как будто тебя прилюдно выпороли.

— Это вы меня извините, — ответила Алиса еще более тоненьким и чужим голосом. Ей, похоже, тоже приходилось несладко. — Я невольно вас обманула.

Ага, невольно, хотел сказать я — и глухо рассмеяться. Но вместо этого как-то фыркнул и затопал прочь по лестнице. Свечка наша осталась у Алисы, так что я дважды споткнулся в темноте. Хотелось уехать прямо сейчас (а лучше всего — по дороге свалиться в овраг и сломать себе шею, чтобы она наутро меня нашла, а я лежал бы бледный и прекрасный, как… сэр Райнер, и она поняла бы все, но было бы уже поздно… И так далее, вся прочая чепуха). Но я вовремя вспомнил о сэре Руперте. Не хотелось перед ним позориться и убегать, как дезертир с поля боя. Так что пришлось дотерпеть до утра. Всю ночь я смотрел в стену и всех ненавидел, а на рассвете уснул и продрых до полудня. Так что улизнуть потихоньку не удалось, оставалось спуститься в рыцарскую залу и чинно позавтракать со всем семейством. Алиса села от меня на самый дальний край стола; наверное, если бы можно было, она воздвигла бы между нами укрепление-другое. И поставила бы парочку камнеметов, на случай, если я пойду в наступление. Каким же я был дураком!