Волхв - Вячеслав Перевощиков Страница 15

– Невероятно, – отвечал другой. – Просто не верю своим глазам.

– Чувствуешь ли ты теперь боли? – завершал свое дело Велегаст, не обращая никакого внимания на возгласы воинов.

– Чувствую себя молодой, – кокетливо улыбаясь, отвечала Благовея. Она на радостях схватила кувшин и хотела было бежать домой, совсем как девчонка, но, вовремя спохватившись, остановилась. – Боже мой, что ж это я? Никак тебя, добрый человек, и не отблагодарила.

– Какая благодарность, – устало вздохнул Велегаст. – Вот ты считаешь меня добрым человеком – это и есть благодарность. А эти ребята, – он махнул посохом в сторону стражников, – считают меня, видно, злодеем и в город не пускают…

– Что ж это вы, изверги, старика обижаете?! – напустилась женщина на воинов. – За что не пускаете в город? Что он плохого сделал?

– Вот для того, чтоб плохого не сделал, и не пускаем, – невозмутимо отвечал хмурый стражник.

– Ты что ж это, без глаз, что ли? – закричала в гневе Благовея. – Али ты не видел, как он с меня хворь снял? Скольким людям в городе еще помочь надо, а ты как чурбан поперек дороги; только с виду делом занят, а так все твое дело – это мешаться всем.

– Ну, ты это полегче, – обиделся Хмурый. – У нас приказ такой. Не пускать в город волхвов и знахарей.

– Это кто ж приказ тебе такой давал?

– Так воевода наш вместе с попом обходил все ворота и указ такой давал. Наистрожайший!

– Так, стало быть, поп тебе приказал?! – разошлась не на шутку Благовея. – Куда ни пойдешь, всюду указы этого греческого попа! Поп да поп! А вы его больше слушайтесь, этот поп скоро всех загонит в гроб.

Стражник хотел было что-то ответить, но слова, одно обидней другого, сыпались на него градом. Он покраснел и стал пятиться к воротам, а разъяренная горожанка, почувствовав вкус победы, остановилась перевести дух, чтоб набрать в легкие побольше воздуха для очередной увесистой порции отборной брани, но тут…

– Не сердись, не гневи сердце понапрасну, – остановил ее голос Велегаста, который только-только пришел немного в себя. Его посеревшее лицо еще выдавало пережитое колоссальное напряжение сил, затраченных на чудесное преображение женщины. – Ты лучше напои воинов водицей святой, глядишь, и с них хворь какая сойдет.

– За что их поить, за какие такие дела? – не унималась женщина.

– А ни за что, – улыбнулся волхв. – Просто напои, и все тут. Или хотя бы мне в благодарность.

Он помолчал немного, пристально глядя на стражников, словно читая их судьбы, и добавил задумчиво:

– Война через год будет, глядишь, водица-то святая воинам жизнь сбережет.

– Боже мой, война! – всплеснула Благовея руками и стала торопливо наливать из кувшина в ковшик. – Пейте, соколики, пейте, и пусть вам волхв даст заклинание какое-нибудь от меча да от стрелы вражьей.

Хмурый неуверенно принял берестяную посудину и замялся:

– Как-то нехорошо получается, мы вроде как крещеные, так что принять это заклинание – значит предать веру-то христианскую. Так, что ли, я говорю? – полувопросительно закончил он свою речь, обращаясь к своему молодому товарищу не столько с вопросом, сколько с тем, чтобы крепче утвердиться в своих словах.

Молодой промолчал, но за него ответил волхв:

– Крестили-то тебя, поди, насильно?

– Ну и что, что насильно, зато теперь я верую в Иисуса Христа, истинно верую! – с вызовом затараторил Хмурый. – Мне, может, глаза открыли, пусть даже насильно, но открыли!

– Открыли или закрыли, это еще вопрос, – ухмыльнулся Велегаст. – А вот родичам своим кланяться, надеюсь, тебя не отучили? Предков своих почитать могут рабы божьи? Так ведь себя христиане-то называют?

– Ну и что, что рабы божьи. Великая честь быть в услужении у Господа Бога нашего…

– Так, значит, если вам можно предков своих почитать, – продолжил волхв, не обращая на последние слова Хмурого никакого внимания, – то, надеюсь, ты не забыл, что русские – суть внуки Даждьбога, а заклинание тогда есть всего лишь обращение к своему далекому прародителю за помощью.

Воин наморщил лоб тяжкими раздумьями, но природное упрямство мешало ему просто так проиграть словесный поединок за веру.

– О детях-то своих боги куда лучше позаботятся, чем о рабах своих, – продолжал капать на мозги старец. – Ну, да если ты так упорно не хочешь защиты от смерти в бою, то я настаивать не буду. Вдруг твой Бог и впрямь так велик, что вспомнит о тебе, когда сеча будет?

– Да не вспомнит он, не вспомнит, – встряла Благовея. – Вот я сколько болела, мучилась, никто обо мне не вспомнил. Кабы не волхв, так померла бы скоро.

– Ну ладно, – решился Хмурый. – Давайте ваше заклинание, что там говорить.

– Я тебе, как стражнику, дам большое воинское заклинание, – просветлев лицом, сказал Велегаст. – Чтоб ты всегда мог различить врага и друга, и никто тебя не смог обмануть.

– Давайте, что хотите, – уныло вздохнул Хмурый, сожалея о потерянном душевном покое христианской веры. Он вспомнил золоченые иконы в сумраке храма и звенящий, проникающий в самое сердце голос церковного хора. Посмотрел на запыленного седого волхва и еще больше нахмурился. «И зачем я дал себя уговорить?» – подумал он, вдруг понимая, что из-за этого старца с его непонятным заклинанием он не ощутит больше прежней благодати искренней веры в то, что говорит поп, и в то, что происходит в церкви.

Но Велегаст уже крепко схватил его за руку и, пристально глядя ему в глаза, заговорил глухим рокочущим голосом:

– Повторяй, воин, за мной такие слова:

О Великая Матерь Сва, ты есть сути земные,

Дай мне зреть сквозь покровы на тайны людские,

Мудрость сердцу дай видеть зло и обман,

Не попасться в засаду и вражий капкан.

Дай от зверя чутье и от сокола очи,

Чтоб врага упредить среди дня и средь ночи.

Чтобы внука Даждьбога спасти от беды,

Я на заговор пью от Перуна воды.

Дай мне, Сварог, на плечи могучую силу,

Чтобы с битвы не шел я в сырую могилу,

Чтобы конь подо мной не пал, не спотыкался,

Чтобы меч мой на сече рубил, не сломался,

Чтобы смерть от стрелы до меня не дозналась,

Чтобы смерть от меча меня убоялась.

Ты от внука Даждьбога беду отведи,

Через поле смерти в бою проведи.

Я с водой от Перуна тебе поклянусь

Кровь свою не щадить за Священную Русь.

И победу во славу тебе посвятить,

Дай мне только любого врага победить.

Хмурый пил глотками из ковшика, проговаривая заклинание.

Когда воды оставалось совсем немного, волхв отобрал у него берестяной сосуд и выплеснул остатки прямо в лицо воина приговаривая: