Путь Никколо - Дороти Даннет Страница 15

Теперь, когда он не касался ее, по коже проходили волны холода и жара, и девушку бил озноб.

Саймон Килмиррен медленно поднялся с места; даже грязь на лице не придавала ему комичный вид.

— Ваш отец так не считает, — объявил он. — Кажется, я начал понимать, почему вы ответили отказом его светлости и в девятнадцать лет по-прежнему остаетесь незамужней. Вы страдаете от некоего врожденного уродства?

Кателина также поднялась с земли. — О, да, если уродство означает, что я не переношу неумелых домогательств.

— Вы сами пригласили меня сюда… А понимаю! Так значит, вы желаете отправиться в монастырь? — Саймон держал гнев в узде, и его слова не могли донестись до случайного соглядатая.

— Все, чего я желаю, — это встретить порядочного человека, — громко объявила Кателина.

И, разумеется, вскоре осталась в саду совершенно одна.

Лакеи вельможного Саймона вскоре были вынуждены покинуть уютную кухню ван Борселенов, застегнуть камзолы, забрать охотничьего пса и с факелами в руках последовать за своим господином, который, ни с кем не попрощавшись, стремительным шагом двинулся прочь, в сторону рыночной площади и Журавлиного моста, за которым находилось его жилище. Пес, на которого Саймон не обращал ни малейшего внимания, лаял и подпрыгивал, встревоженный перепачканным лицом хозяина, его грязной рубахой и недовольным видом. Лакеи старались держаться тише воды, ниже травы.

Вечерний звон, дававший сигнал к гашению огня, прозвучал ровно в девять, и все прохожие на улицах поспешили поскорее попасть домой. После этого фонари будут гореть лишь у ворот богатых домов, вспыхивать на проплывающих мимо лодках или поблескивать в нишах молелен, не освещая почти ничего вокруг.

Ночная жизнь Брюгге после девяти часов проходила почти при полном отсутствии света. Несмотря на дозорные отряды бургомистра ван де Корпсе, некоторые таверны, купальные дома и иные заведения не закрывали свои двери после девяти часов, но все они тщательно следили за тем, чтобы не выпустить наружу ни единого лучика.

Точно так же не было факелов и у дозорных, которые всю ночь сменялись у подножия звонницы, и у тех, кто стоял на часах наверху, охраняя колокол и рожок.

Девять закрытых городских ворот и пять миль крепостных укреплений тоже не были освещены, поскольку Брюгге жил в мире с соседями.

Лишь где-то вдалеке за городом, тут и там, можно было заметить слабые зарницы на облаках, если те висели над каким-нибудь дворцом или аббатством. В самом же городе, лишь заглянув в щель между ставнями, можно было обнаружить, где в домах люди еще не легли спать.

Чуть позже всяческая живность с шуршанием устремится в горы мусора на улицах, но поутру все будет убрано. Баржи с сетями и драгами медленно потянутся от канала к реке, тщательно осматривая отбросы и собирая всю гниль и вздувшиеся трупы крыс и собак. У самого моста (там, где шел сейчас милорд Саймон, не здороваясь ни с кем из прохожих) мастеровые на пристани поверяли и смазывали причальный кран, — работа, исполнять которую можно было лишь по ночам, по окончании дневных трудов.

Их фонари поблескивали, стоя на земле, и озаряли огромную деревянную конструкцию, воздевшую к небесам острый клюв, с двумя огромными колесами под навесом и парой исполинских крюков, висящих в вышине. На самом верху, по чьей-то странной прихоти, красовалась изображение журавля, которое и даровало крану его имя, а другие журавли, поменьше, располагались вдоль длинной наклонной шеи; устройства, избавленные на ночь от гомона и унизительного внимания чаек. Сооружение, хорошо знакомое всем тем, кто жил или часто бывал в Брюгге, не привлекло никакого внимания шотландцев, сопровождавших Саймона. Один из работяг в фетровой шапочке, что лежал внутри колеса, сквозь зубы свистнул напарнику и дернул головой, когда масляная капля упала ему на щеку, а затем невнятно выругался. Но ни один, ни другой не прервал свою работу, да в этом и не было нужды, ибо любой человек, у которого ночью находились какие-то дела на улицах Брюгге, рано или поздно объявлялся у Журавля.

Оказавшись у постоялого двора Жеана Меттенея, один из лакеев был вынужден позвонить в колокольчик, чтобы им открыли. При свете фонаря сторож с любопытством обозрел перепачканного в саже милорда Саймона. Комната наверху, которую Саймон делил с Напьером, Уилли и еще парой шотландских торговцев, в этот час обычно пустовала, но, разумеется, у входа в столовую шотландец встретил помощника епископа Кеннеди, Джорджа Мартина, на лестнице — жену Меттенея, а на выходе из спальни наткнулся на Джона Кинлоха, капеллана шотландцев, который как раз только что истратил остатки воды для умывания. В общем, прошло добрых полчаса, пока Саймон, наконец, смог привести себя в порядок и спуститься вниз, дабы спокойно отужинать и позабавить собеседников историей своих злоключений. Джон, капеллан собора святого Ниниана, порядком раздражал его, и потому Саймон старался быть с ним особенно любезным.

В то же время у него не было никаких сомнений относительно того, как провести остаток ночи. С собой вниз он прихватил бумаги, которые следовало изучить, прежде чем сделать первые закупки. Он испросил и получил разрешение у демуазель Меттеней воспользоваться хозяйским кабинетом, где имелся письменный стол с лампой: там Жеан держал свои сундуки и торговые книги. Хозяйке было уже за пятьдесят, и от ее улыбки Саймона передергивало, но шотландец должным образом улыбнулся в ответ, когда достойная матрона подкрутила фитилек лампы, принесла ему стул поудобнее и спросила, не желает ли он чего-нибудь еще. Он сперва сказал — нет, а затем передумал и спросил, не могла бы Мабели принести ему кувшин вина, который та якобы приберегла специально для него. Конечно, риск, но небольшой. Едва ли Жеан заставит супругу бегать сюда дважды.

Разложив бумаги, Саймон открыл чернильницу, но после того, как дверь затворилась, не стал ничего ни читать, ни писать. Как обычно, возвращаясь в какой-то город, он прокручивал в памяти список своих прошлых побед и полупобед и в ленивом предвкушении забавы принимался выстраивать их в очередь.

На сей раз список возглавляла Мабели. В свой последний приезд Саймон обнаружил в доме Меттенея эту очаровательную малышку, одновременно пикантную и девически наивную. Невинности он лишил ее с совершенно неожиданным для себя удовольствием. Конечно, она была простой служанкой, одной из тех бесчисленных бедных родственниц и отпрысков бедных родственников, из которых набиралась челядь в доме любого бюргера, — так что нет никакой спешки подыскивать ей мужа. Шотландец очень надеялся, что когда вернется в следующий раз, то опять найдет ее здесь, и когда обнаружил Мабели на причале, все такую же ясноглазую, краснеющую от любого пустяка, то был искренне тронут.

В прошлый раз она приходила к нему сюда, а потом он подкупил двух других служанок, чтобы они устроились на ночь где-нибудь в другом месте, а сам забрался к ней на чердак. Брюгге порой дарил столь разнообразные удовольствия, что большая спальня пустовала всю ночь, и любовники могли устроиться даже там. Это был единственный способ провести такую ночь, не выходя из дома. Женщинам не дозволялось посещать таверны и торговые дома.