Альбуций - Паскаль Киньяр Страница 15

Наслаждение активной жизнью, лихорадка, порождаемая природной энергией и находчивостью, ореол славы — все это помогает убивать время. Ненависть к апатии и медлительности, к пустой болтовне и скуке, неудовлетворенность обычным ходом вещей, желание обладать телами самых необыкновенных женщин, распростертых на мужском ложе, — это род увлечения, покоряющего всё и вся, род буйной стихии, все вовлекающей в свой заколдованный круг. Он тщательно заботился о своем теле. Ему не только ежедневно подстригали волосы на голове и начисто выбривали щеки, но также выщипывали волоски во всех других местах. Его торс был таким же белым и гладким, как лицо, разве что более мускулистым. Голос был хорошо поставлен, все жесты — в высшей степени энергичны и выразительны. Он прекрасно ездил верхом. Его крайне огорчал тот факт, что он плешив. Альбуций носил широкополую белую шляпу с тесемками. Цезарь зачесывал остатки волос наверх, стараясь прикрыть белеющую макушку. Из тех почестей, коими удостоили его Сенат и народ, он превыше всего ценил право носить в любое время лавровый венок, который скрывал небольшую плешь, угнетавшую его по двум причинам: она отнимала его у молодости и отдавала увяданию и смерти. Он заправлял под пояс сборки своей латиклавии.

Я описываю Цезаря, тогда как Альбуций восхищался Помпеем, тогда как его призвал ко двору Октавиан Август. Цицерон был учеником Молона. Цезарь отправился на Родос, чтобы учиться у Аполлония Молона. Он не любил декламаторов, писавших в резком, сухом стиле. Как ни странно, здесь он предпочитал изысканный, богатый язык и тщательную отделку повествования, хотя собственные его тексты не слишком отвечают этому критерию. Он многое перенял у Теренция.

На Родосе Цезарь овладел не только искусством писать — он еще научился и страху. Его загнал в горы Сулла; пираты брали его в плен, требовали за него выкуп, осуждали на смерть. В первой половине жизни Цезарь — типичный персонаж романов Альбуция Сила. До того как покрыть себя славой, он жил при дворе царя Никомеда в Вифинии, где процветал гомосексуализм. Все солдаты Гая Юлия Цезаря на каждом триумфе поминали пассивную роль, которую он играл при Никомеде.

По возвращении в Рим он, будучи завзятым атеистом, стал верховным понтификом; с тех пор уверенность и ореол славы во всем сопутствуют ему. Цинна назначил Цезаря жрецом Юпитера. Любой « flamen dialis» всегда рассматривался как носитель магической силы. Цезарь водрузил на голову меховую шапку с подбородником. С того времени и появилась игра; воздававшая почести нашему плешивому жрецу: лысые перебрасывались меж собой шапками. И в эту же пору ему поневоле пришлось расстаться со всеми завязками и узлами — и в своих одеждах, и в своем доме. Перед жрецами не полагалось также выставлять стол без еды, дабы сама мысль о лишениях ни на миг не омрачала их душу.

Он неустанно заботился о впечатлении, которое производил на окружающих, желая создать самый, разноречивый образ, какой только возможно, дабы не быть принужденным держаться чего-то одного. Так, будучи верховным понтификом, он пускался в различные эротические похождения и вел жизнь достаточно светскую и открытую, чтобы можно было возбуждать к себе интерес, но не допускать сомнений в своей влиятельности. С этой целью он буквально разорился на подарки. А разорившись, одолжил золото у Красса. Не одержав особых побед, отнял у Помпея его славу. Отнял у Помпея все, даже дочь,— кроме разве того величайшего восхищения, которое питал к Помпею Альбуций.

Неожиданно Цицерон выступает с речью против триумвиров. Катон доказывает, что можно ходить без обуви, босиком, и это приводит его в бешеное исступление. Цезарь захватывает Иллирию и обе Галлии. Целых пять лет он передвигается в носилках, и повсюду за ним следуют две повозки с буксовыми табличками. Помпей завоевывает Испанию. Красс — Сирию. В Галлии Цезарь обнаруживает существование племени, населяющего берега в долине Сены: посреди реки видны два маленьких островка, там растут левкои, гнездятся утки. Они клюют червей в тени собора, которого еще нет; эта тень придает сырой траве, где кормятся утки, сумрачный голубоватый оттенок.

Он много размышлял о камнях, о том, что строится из камней. В 65 году Цезарь был куратором Аппиевой дороги: он приказал вымостить ее камнем. При нем были созданы пристани для разгрузки барж, возведен мост, выстроены два постоялых двора, две почтовые станции с перекладными лошадьми, шесть трактов. Он велел ставить на каждой миле путевые столбы и высекать надписи, прославляющие его имя, — эдакие рекламные щиты той эпохи, более долговечные, конечно, но столь же заметные. Цезарь коллекционировал драгоценные камни, предпочитая крупные, размером чуть ли не с булыжник, а также чеканные сосуды, амфоры и статуи, покупал за бешеные деньги красивых и образованных рабов. Собирал он и картины старинных мастеров, в частности Перейка. В 59 году он подарил женщине, которую любил сильнее всех тех, с кем спал, — Сервилии, матери Брута, — жемчужину стоимостью в полтора миллиона денариев.

Больше всего на свете он любил друзей, но их у него не было. Публий Клодий надевает длинную женскую тунику, прикрывает голову накладными волосами. Вспоминается роман Альбуция «Raptus in veste muliebri» (дословно: «изнасилованный в женском наряде»), где юношу, облачившегося в женские одежды, насилуют мужчины. Клодий проникает в дом Цезаря во время праздника Доброй Богини. Поставленный перед выбором между любовью и дружбой, Гай Юлий Цезарь ни минуты не колеблется. Он отвергает жену. И сохраняет друга. Не было человека, кому он поверял бы свои тайные мысли.

Всю свою жизнь он провел в носилках, за написанием писем. Он писал всюду и всегда — в пути, за столом, в постели. Говорил, что нужно уметь находиться сразу в нескольких местах и использовать как свое присутствие, так и отсутствие, ибо второе из них более загадочно и интригующе, нежели первое. Его главными секретарями были Оппий и Бальб. У них имелся свой тайный шифр и условные сокращения.

Счастье не знает пределов. Повелевать, наслаждаться любовью, строить мир, где все тебе подвластно, жить в бесконечном вихре деятельности и новых, неожиданных свершений, из страха, что в покое все загнивает, сплавлять воедино удачу и усталость, прозрение будущего и внезапные препятствия на пути к нему — все радовало его, все доставляло удовольствие. Мне помнится одна фраза Цицерона, которая включена в «Латинскую грамматику» Кейру и может служить тому убедительным примером: «La cause de Cesar ne manquait de rien: elle manquait seulement de cause». В пятом классе мы хором декламировали это изречение, и оно казалось нам пустым, ходульным. В те времена школьники носили короткие серые фланелевые штаны, из которых торчали худые озябшие коленки — голые, незагоревшие

коленки, испещренные черными зудящими болячками. Их всегда ужасно хотелось отковырнуть, но было боязно. И это тоже захватывало, только по-другому. Время никак не проходило, но вдруг прошло. И ныне эта фраза Цицерона кажется мне все более и более мудрой, ибо в ней заключена вся правда. Правда о любых вещах, о любом поступке, о любом живом существе. Правда обо всем на свете, вплоть до сплетенных ног в породившем нас соитии. Вплоть до внезапного возникновения полового органа у зародыша на двадцатый день жизни в материнском чреве. Вплоть до ссадин на детских коленках, как раз над краем фланелевых штанишек; их ткань слегка вохрилась, кое-где ворсинки сбивались в комочки. Вплоть до этих сереньких комочков. Но довольно о Цезаре.