Вдоль фронта - Джон Рид Страница 15

– Мы подойдем ближе, – сказал он, – может быть, это соблазнит их.

Неуклюжая грубая лодка шла свободно. Он встал на корму, уперся руками в бока и затянул насмешливую солдатскую песню:

Император Франц-Иосиф едет на муле…

Он надел уздечку на хвост, вместо головы,

И теперь наступит конец Австрии!

Едва он кончил, – лодка находилась на расстоянии пятидесяти ярдов от спасительного острова, – как нас оглушил внезапный грохот. Мы все сразу попадали на дно лодки, как раз в тот момент, когда что-то просвистало в трех ярдах над нашими головами; крыша со здания на берегу слетела, воздух загудел от летящих осколков черепицы и свинцовых пуль – шрапнель.

– Эй! – закричал рулевой. – У нас довольно черных пуль, чтобы отправить вас на тот свет.

Теперь мы находились под защитой деревьев. Лодка, полная солдат, отошла от берега, – они неистово гребли.

– Туда нельзя! – крикнул им капитан. – Они стреляют.

– Поэтому-то мы и поплывем туда, – закричали они все вместе, как дети. – Может быть, они будут стрелять в нас!

Они обогнули остров, крича и высоко всплескивая веслами…

Завтрак был приготовлен среди развалин большого сахарного завода, где расположился штаб полковника, командующего островом. Чтобы попасть туда, мы перешли мост из досок, положенных на топкое болото из темного сахара – целые тонны его растаяли под обстрелом австрийских орудий.

Полковник, два капитана, четыре лейтенанта, капрал и двое штатских сели с нами.

В Сербии, по-видимому, нет глупой традиции, что такая фамильярность между офицерами и нижними чинами нарушает дисциплину. Сколько раз приходилось нам видеть в ресторанах, как штатский или унтер-офицер подходит к столу, где сидят офицеры, отдает честь, а затем пожимает всем руки и присаживается. И здесь сержант, который прислуживал за столом, сел с нами, чтобы пить кофе, и был официально представлен нам.

Один из штатских был до войны секретарем сербского Национального театра. Он рассказал нам, что по договору требуется пятьдесят представлений Шекспира в сезоне и что сербы предпочитают «Кориолан» всем другим пьесам.

– «Гамлет», – сказал он, – был когда-то очень популярен. Но мы не играли его уже пятнадцать лет, потому что единственный актер, который мог играть эту роль, умер в 1900 году.

Медленно плывя на запад на высоте тысячи футов, жужжали два французских аэроплана, прозрачные в ясном утреннем солнечном свете. Внизу и слева лениво разрывались шрапнели. Гул взрыва и жужжание мотора доносились вниз немного позднее. Наши экипажи взбирались на холм, усеянный виллами, утопающими в свежей зелени и цветущих фруктовых деревьях; оглядываясь назад, мы в последний раз увидели Белград, Белый Город, его плоскогорье и австрийский берег. Затем мы погрузились в извилины изрезанного колеями проселка, который вился под сплетавшимися вершинами деревьев, мимо белых крестьянских хат, крытых тяжелой турецкой черепицей, и полей, где женщины в расшитых кожаных безрукавках и холщовых юбках правили волами, полученными из армии, в сопровождении солдат, которые шли за деревянным плугом.

Длинные полосы домотканного холста висели на оградах и заборах, выбеливаясь на солнце. Кроме солдат, других мужчин не встречалось.

Мы повернули внутрь страны по узким одноколейным проселочным дорогам, – теперь никто не мог пользоваться большой дорогой вдоль Савы, потому что она находилась под обстрелом австрийских окопов, лежавших за триста ярдов через реку. Несколько раз возница терял дорогу. Мы переезжали в брод быстрые горные потоки, омывавшие подножки у экипажа, погружались по ступицу в грязные лужи, пробивались через извилистые, глубокие овраги вдоль высохших русел потоков и спускались с крутых холмов сквозь чащу огромных дубов, где стада полудиких свиней визжали, убегая от лошадей. Однажды мы проехали мимо трех огромных надгробных камней, выше человеческого роста, увенчанных высеченными тюрбанами, которыми украшают пустые гробницы хаджи. Огромные кривые ножи были высечены у их подножья. Джонсон спрашивал о них крестьян, но они только отвечали: «Герои», и пожимали плечами. Дальше нам встретился белый каменный саркофаг в пещере в холме; римская гробница, в которой он некогда стоял, была разбита и разобрана крестьянами, может быть, сотни лет назад. Потом колея пошла посреди старинного деревенского кладбища; его поросшие мхом дряхлые греческие кресты опирались на плотные связки хвороста. Всюду вдоль дороги стояли под маленькими крышами новые каменные кресты, раскрашенные золотой, зеленой и красной красками. «Они, – объяснил Джонсон, – поставлены в память тех, которые умерли далеко и тела которых не были найдены». Деревья, травы и цветы буйно росли по холмам. Прошлогодние поля обратились в заросли сорных трав. Дома с полуотворенными дверями и зияющими окнами стояли среди запущенных виноградников. Иногда мы скатывались вниз по широкой улице безмолвной деревни, где старики едва дотаскивались до дверей взглянуть на нас; дети возились с пыли с похожими на волков овчарками, а женщины шли домой с полей с мотыгами на плечах. Это была страна «ракия» – родина натуральной сливянки; огромные сады груш и слив наполняли благоуханием тяжелый воздух.

Мы остановились в «механе», или деревне, чтобы съесть завтрак, который мы взяли с собой, так как пищи не хватает даже для жителей. В темном прохладном помещении с грубыми деревянными столами на земляном полу старые крестьяне с детской простотой сняли перед нами свои шапки и со степенной вежливостью приветствовали нас.

– Добар дан, господине! Добрый день! Надеемся, ваше путешествие приятно!

Сгорбленный старик-хозяин направился к своей земляной печи, приготовил турецкий кофе в медных чашках и рассказал, как пришли австрийцы.

– Солдат с ружьем и штыком зашел в эту дверь. «Мне надо денег, – сказал он, – все, что у вас есть – живо!» Но я ответил, что у меня нет денег. «У вас должны быть деньги. Ведь вы содержатель постоялого двора?» Я опять сказал, что у меня ничего нет, тогда он ткнул меня штыком сюда. Видите? – Он, дрожа, подмял рубашку и показал длинный, еще не заживший шрам.

– Тиф! – Джонсон указал на изгородь перед домами по обе стороны дороги. Почти на каждом доме был нарисован белый крест, иногда два или три. – Каждый крест означает случай тифа в доме.

За полмили я насчитал их больше ста. Казалось, что это беззаботная плодородная страна не родила ничего, кроме смерти или памятников о смерти.

К вечеру мы поднялись на холм и снова увидали широко разлившуюся Саву, залившую все долины, а за ней подножья холмов, зелеными рядами подымавшихся к Боснийским горам. Здесь река делала большой поворот и наполовину скрывалась среди лесистой равнины; и казалось, что почти совсем под водой лежали красные крыши, белые круглые башни и стройные минареты Обреноваца. Мы спустились с холма и выехали на большую дорогу, которая шла как раз над уровнем реки, подобно плотине, через места, опустошенные водой. По сторонам болота стояли белые аисты и важно ловили рыбу. Почва немного поднималась, образуя островки среди затопленного пространства; мы прогромыхали по каменистой немощеной улице маленького белого сербского городка, – низенькие домики стояли в гуще зелени, окна были двойные для защиты от летучих мышей.