Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко Страница 15

Не верьте слухам — все иначе,

Но почему тогда все плачут?

Последний шаг, последний шаг,

последний шаг…

Можно прожить долгую жизнь и ничего выдающегося не сделать. Можно прожить короткую жизнь, но яркую, и оставить о себе немеркнущую память в сердцах всех знавших тебя. Такую жизнь и прожил Николай Муравчук. 20 лет и 4 месяца.

В родной станице Краснодонецкой прошло его детство, пролетели школьные годы. Здесь началась его трудовая биография. И первые робкие чувства любви он познал здесь же. Начиная с третьего класса он вместе со сверстниками в свободное от уроков время работал в колхозе. Примером ему служили его родители: отец Алексей Иосифович и мама Валентина Васильевна. Он равнялся на них и старался везде быть первым.

Служба началась на южной границе. Затем был Афганистан. Чтобы не волновать родных, в письмах домой больше писал о погоде:

«…Загораем, отдыхаем — готовимся, короче, к „дембелю“. Жара уже невыносимая. Скорее бы домой — второе лето здесь проводить нет желания. Ну, в общем, все отлично».

О том, как Николай «загорал», рассказал его друг Александр Сарапкин, воевавший вместе с ним: «18 апреля наш батальон вступил в местечко Суруби в провинции Кабул. Нас послали сюда как самых подготовленных. Первая схватка с „духами“ была успешной. Николай с отделением захватил у противника ДШК (зенитный пулемет). Тогда его представили к ордену Красной Звезды. До этого была еще одна операция, по результатам которой Николай за мужество и героизм был награжден медалью „За отвагу“. Это была первая боевая награда. После этого коммунисты части приняли его кандидатом в члены КПСС».

Потом была та, последняя, операция. Вспоминает А. Сарапкин: «Нам поставили задачу провести рейд по «духовским» кишлакам с целью уничтожить находящиеся в них банды. Обложили мы один кишлак. Выследили и захватили нескольких полевых командиров. А главарь всей группировки в Суруби ушел.

С рассветом 23 апреля «духи» предприняли попытку уничтожить батальон и освободить своих. Но их атаки отбила одна из наших рот, которая находилась в прикрытии на вершине горы. Целый день «духи» атаковали наши позиции, обстреливали нас из гранатометов, забрасывали гранатами».

Одним словом, было так, как в стихах из записной книжки Николая:

В нас бросали ножи

И стреляли со скал.

Крепко челюсти сжав,

Кто‑то кровь проливал,

Кто‑то просто упал,

Но позиций не сдал…

Есть в солдатском фольклоре ВДВ такие слова: «Если смерть глядит в глаза товарищу, переведи этот взгляд на себя».

Тогда, в апреле 1986 года, под Суруби в Мараварском ущелье многие из десантников переводили взгляд смерти с товарища на себя.

Вспоминает А. Сарапкин: «С наступлением темноты мы выдвинулись на высоту забрать убитых и раненых. Один из подходов к ней, место возможного прорыва противника, был заминирован нашими саперами. Но сообщить нам об этом они не успели, так как во время работы один был убит, а другой тяжело ранен. Коля шел впереди, он всегда и везде был первым. Почти у самой вершины он и Лысов Владимир наскочили на мину…»

…Подрыв, огонь и боль в глазах,

Вокруг друзья стоят в слезах

И на руках несут назад.

Дойти нам надо до рассвета,

Чтоб не остаться в скалах этих…

Они были еще живы, когда их донесли до врача. Врач сказал, что через месяц Коля будет ходить. Но никто не заметил дырочку от осколка в груди. Через 10 минут Коля стал задыхаться, остановилось сердце. Не помогло и искусственное дыхание. Он умер.

…Дошли. И солнце над горами

Ласкает остров наш лучами.

Но не увидят его те,

Кто в «цинках», в полной тишине…

Тоска и боль приходят сразу

Держишь, браток, ты из спецназа.

В Афганистане слабых нет.

Здесь жизнь, как сон. А сон — как бред.

Вспоминает бывший командир роты Игорь Семенов: «Я пытаюсь порой восстановить в памяти имена тех ребят, которые погибли. Тяжело все это вспоминать, ведь все они, эти ребята, герои стоят перед глазами; имена иногда стираются из памяти, но лица и глаза — никогда.

Стоит перед глазами Коля Муравчук — сержант, награжденный медалью „За отвагу“. Потом орден Красной Звезды. И… была у нас такая операция в районе Чемшай‑Мета. До увольнения в запас оставалось пять дней. Коля вытаскивал раненых из‑под огня. Случайная растяжка, и пятьдесят осколков вошли в его тело… Последние слова его были: „Ну, все, ребята“. Посмертно — орден Красного Знамени. Я плакал тогда, как ребенок, думая о том, как все‑таки несправедлива судьба. Золотой был парень, с которым можно было идти хоть к черту на рога. Забыть это невозможно…

Меня самого постоянно преследует мысль о том, что все, что было с нами, не должно остаться неизвестным. Ведь память о ребятах — это, пожалуй, единственный долг, который остается у каждого из нас перед ними».

Об этом, одном из трагических эпизодов афганской войны — гибели в бою роты спецназа, рассказывается в книге Петра Ткаченко «Слово о Мараварской роте».

Всего тогда погибло 6, были ранены 25 человек.

Но потери не были напрасными. Как потом стало известно, в этом бою «духи» потеряли убитыми около 200 человек. А ведь ими руководил пакистанский военный советник. Всего же роте спецназа противостояли 500 человек, а банда в 300 человек была на подходе. Но никто не прошел. На пути банды стали ребята в голубых беретах, 35 против 500.

Закончить этот очерк хочется стихотворением из блокнота Николая Муравчука.

Афганскую землю топча сапогами,

Пришли мы сюда и долгу верны.

Пришли мы сюда густыми рядами,

Простые солдаты Советской земли.

И снова упрямо мы лезем в гору,

И снова взахлеб строчит пулемет.

А парня уж нет, ты не жди его, мама,

Его уже больше никто не вернет.

О, черные скалы и рыжие сопки!

О, сколько погибло здесь наших ребят!

Вы видели, камни, как дружны ребята,

На что он способен, советский солдат.

Афганскую землю топча сапогами,

Пришли мы сюда, и мы не уйдем,

Пока не покончим навек с басмачами,

Может, живыми вернемся домой.

Не вернулись… Осталась память.

Прежде чем начать читать этот очерк, еще раз посмотрите внимательно на фотографию Вадима. Здесь нет ретуши. Это любительская фотография. Десантник при полном параде, лихо сдвинут на бок берет, тельник выглядывает из‑под расстегнутого воротника кителя, на груди знаки воинской доблести. Но нет лихой бесшабашности бравого вояки, что‑то облагораживает, оттесняет на второй план внешние его атрибуты…