Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев Страница 15

Начинала кампанию правая пресса во главе с Белоруссовым33.

На фронте дела становились все хуже и хуже.

Вся эта атмосфера сплетен, интриг, а порой и совершенно недвусмысленных угроз, особенно по адресу ненавистных социалистов, несомненно, не оставалась без влияния на ход работ согласительной комиссии. Она нервничала и путалась в противоречиях.

После ряда горячих схваток и острых противоречий, неоднократно грозивших разрывом, наиболее сложный вопрос об ответственности власти все же сдвинулся с мертвой точки. Всю тяжесть ударов в комиссии выдерживал, главным образом, эсер Гендельман, спокойный, вдумчивый, недурной диалектик. Непрерывную атаку вел маленький, все время заряжавший свою трубку, кадет Л.А. Кроль. Остроумный и едкий, он много крови испортил сидевшему против него Гендельману.

Казаки во главе с Березовским были ударной группой правого крыла.

Сибирь упрямилась или уступала в зависимости от того, насколько разъяснялась погода или скоплялись тучи на омском горизонте.

Положение Самарского Комуча было особенно тяжелым. У него были весьма сложные внутренние расхождения. Общая обстановка, в связи с ухудшением дел на фронте, заставляла его или уходить из игры, или уступать. Левое крыло Комуча считало всякие уступки гибельными, указывало на реакционность кадетов и правых группировок совещания, но в конце концов в силу партийной дисциплины и левое крыло, за исключением непримиримых Коган-Бернштейна и Чайкина, пошло за умеренным большинством, руководимым Авксентьевым, Зензиновым, Роговским и Гендельманом.

Не все гладко было у Комуча и в отношениях с своим командованием в армии. Военный министр генерал Галкин в не особенно почтительной форме требовал уступчивости. Гарнизон Уфы, особенно офицеры, открыто тянули в сторону Сибири и даже переменили георгиевскую ленту Комуча на бело-зеленые цвета Сибири.

В свою очередь, падение Симбирска значительно понизило тон и сделало более сговорчивыми и противную сторону: сибиряков, кадетов и казаков. Особенно заволновались уральские и оренбургские казаки. Они, как и все вообще участники совещания, достаточно ясно сознали наконец, что дерущаяся одиноко Народная (Самарская) армия легко могла сделаться жертвой большевистского натиска. Это чувствовалось уже достаточно определенно.

Вслед за ней, при разрозненных действиях, такая же судьба могла постичь уральское и оренбургское казачьи войска, а затем Урал и Сибирь.

Поведение чехов не рассеивало этих опасений. Союзники не показывались.

При таких условиях Самарскому Комучу пришлось значительно уступить. Состоявшимся соглашением правомочия Учредительного собрания старого созыва значительно ограничивались.

Избираемая власть должна была быть безответственной в первый, наиболее тяжелый период ее работ – до 1 января 1919 года, когда должно последовать открытие Учредительного собрания, причем открытие это могло состояться лишь при наличии законного кворума в числе не менее 201 члена (общее число членов Учредительного собрания, за исключением большевиков и левых эсеров, определялось в 400 человек).

В случае, если бы указанный кворум не мог собраться к 1 января, Учредительное собрание открывается 1 февраля при кворуме не менее 1/3 членов.

В акте об образовании Всероссийской власти, опубликованном по окончании Уфимского Государственного совещания, было указано:

«Временное Всероссийское правительство, впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания, является единственным носителем верховной власти на всем пространстве государства Российского».

Вопросы о сроке созыва Учредительного собрания и о кворуме вошли в особый акт – «Постановление съезда членов Всероссийского Учредительного собрания от 13 сентября 1918 года»34.

Трудно сказать, имели ли эсеры, представлявшие Учредительное собрание, коварный замысел, как это утверждали их политические противники, пойдя на компромисс, поглотить сначала Сибирское правительство, а затем, победив большевиков, продиктовать свою волю русскому народу.

Замысел этот, как показали последующие события, по крайней мере в отношении Сибири, имело и осуществило Сибирское правительство, но и оно, назвавшись после переворота 18 ноября Всероссийским правительством, при всех исключительно благоприятных условиях почти за год своей деятельности (период Колчака), имеет в своем активе чрезвычайно мало данных, оправдывающих его преступное легкомыслие и совершенный им переворот.

Тем более представляются сомнительными честолюбивые стремления тех 200 членов Учредительного собрания, наличность которых требовалась установленным кворумом. Думаю, эсеры шли на соглашение гораздо искреннее, нежели их вынужденные союзники по созданию власти35.

Вопрос о составе власти хотя и не казался столь острым, тем не менее и около него происходили горячие схватки.

Дело в том, что партия кадетов и более правые организации видели спасение в единоличной власти. Им казалось, что только диктатура может рассеять создавшийся хаос и что только она одна приведет мощной и властной рукой страну к закону и порядку.

Эту надежду вполне разделяли и военные группировки, по крайней мере, большая часть офицерского состава.

Представители демократических течений, соблюдая принципы народоправства, отстаивали всегда коллективный орган, нечто вроде Директории из трех – пяти лиц, правильно учитывая сложившуюся тогда психологию масс, их обостренное недоверие и желание возможно более широкого представительства их интересов в составе всякой власти.

Мне всегда казалось, что гораздо легче подыскать пять толковых лиц, нежели трех исключительно талантливых, и безнадежно трудно найти одно лицо, которое могло бы быть действительным диктатором по существу, a не только по титулу.

Упускалось из виду, что настоящих диктаторов не выбирают; они выдвигаются той силой, на которую опираются, будь это завороженная победами армия или сильная политическая партия, увлеченная смелостью и яркостью проповедуемой ими идеи.

Диктатор управляет силой своего вдохновения и авторитета, а не преподанной ему конституцией, составленной случайными его избирателями. Конституции появляются потом, когда энтузиазм сменяется более спокойной деловой работой.

И действительно, установить кандидатуру на диктаторские полномочия оказалось чрезвычайно трудно.

Весьма популярный тогда для многих враждебных Советам группировок генерал Корнилов к этому времени погиб в борьбе с красными. Другой не менее известный вождь, генерал Алексеев, был слишком скромен, слишком буднично трудолюбив для такой бурной эпохи. Измученный непосильной работой среди чуждой для него придворной, полной интриг атмосферы за время службы его начальником штаба при царе, подавленный военными неудачами и окончательно потрясенный развалом старой армии, генерал Алексеев был к тому же стар и сильно недомогал.

Оба этих человека при значительных их заслугах и популярности все же, говоря по справедливости, видимо, не обладали достаточным авторитетом, чтобы увлечь за собой народные массы и остатки старой армии и оторвать их от чар большевизма.