Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - Тереза Фигер Страница 15

В Турине нас заперли в какой-то церкви, даже не дав нам соломы, чтобы постелить ее на пол. Днем в определенные часы нас выводили подышать свежим воздухом. Когда опасность быть сожженной, как ведьма, прошла, я отдала маркитантке ее юбку и косынку. Я опять надела свою каску, штаны и жилет, и теперь сидела в самом углу площади, располагавшейся перед церковью; вместе с двумя моими товарищами мы занимались тем, что охотились на блох, этих гнусных неотъемлемых спутников жизни военнопленных. Эрцгерцог Карл [55] проезжал мимо. Он посмотрел на меня с некоторым состраданием и направил лошадь ко мне, видимо, приняв меня за ребенка.

— Вы начали службу очень молодым, мой юный друг, вам не повезло; но держитесь, скоро наступит мир, и вас обменяют.

И он протянул каждому из нас троих по серебряной монете.

Через несколько дней я сидела на том же самом месте, и со мной произошло другое счастливое происшествие. Я находилась рядом с нашей маркитанткой, кормившей грудью своего ребенка. Один прохожий засмотрелся на нее. Вместо того, чтобы пожалеть несчастную, он принялся насмехаться над ней, говоря по-французски:

— Еще одна богиня свободы! Ну, что же, здравствуй, гражданка богиня.

Бедная маркитантка заплакала, не находя, что ему ответить. Я подняла глаза на этого человека и узнала в нем некоего пьемонтца, странного типа и мерзавца, который сначала воевал во французской армии, а совсем недавно бросил нас, чтобы переметнуться к австрийцам. Я осыпала его всеми ругательствами, каких он заслуживал. Другой прохожий остановился, чтобы послушать мою тираду, а пьемонтец поспешил удалиться. Второй человек завязал со мной беседу. Он спросил, в какой части Франции я родилась. Я ответила, что в Бургундии. Тогда он сказал, что служит у принца де Линя [56] и что его хозяин часто рассказывал ему о Бургундии, где у того много знакомых и где он часто имел самый дружеский прием. Задав еще несколько вопросов, он удалился, попросив меня подождать на этом же месте его возвращения.

Вернулся он очень скоро.

— Я поговорил о вас со своим хозяином, — сказал он, — и получил разрешение привести вас к нему. Между нами, он очень любит французов. Он хочет познакомиться с маленьким пленником, который так ловко отшил этого пьемонтца и который к тому же родился в Бургундии.

Принц де Линь жил во дворце Кариньян.

Милосердный слуга провел маленького босяка длинной вереницей великолепных апартаментов до рабочего кабинета, где принц сидел за бюро в халате и вышитом шелковом колпаке. Принц поговорил со мной о Бургундии, а также о 9-м драгунском полке, который возник на базе полка драгун Лотарингии, в котором его отец (не думаю, чтобы я ошибалась) служил капитаном. Он расспросил меня о моей службе, соизволив показать интерес к маленькому драгуну Сан-Жен. Ободренная такой благосклонностью, я сообщила ему, что я женщина. Он вскрикнул от неожиданности и, не теряя времени на ответ мне, вскочил из своего кресла и потянул за веревку звонка. Он тут же начал раздавать распоряжения, чтобы к нему немедленно позвали господ таких-то и таких-то, графа де… барона де… Кабинет тут же наполнился людьми из дома принца. Каждый раз, когда появлялся кто-то новый, я должна была вновь рассказывать свою историю, и принц добавлял каждый раз:

— Слышали ли вы когда-нибудь о чем-то подобном? Она — женщина! На такое способны только эти черти французы!

Когда всеобщее любопытство было утолено, принц сказал мне, что я должна была бы очень страдать от моего плена. Он заставил меня поесть прямо у него в кабинете, на журнальном столике, потом он послал разыскать некоего графа Дево, французского эмигранта, который нашел, что шпага кормит его слишком плохо, и посему прибег к игле, став закройщиком. Господин граф обмерил меня с головы до ног. Вызванный хирург осмотрел мои раны, которые уже начали зарубцовываться, образуя на коже утолщения.

После стольких ночей, проведенных на камнях, отдых в постели был тем, что могло бы доставить мне наибольшее облегчение; меня привели в спальню, обтянутую богатой шелковой узорчатой тканью желтого цвета, и отдали в мое распоряжение огромную и великолепную кровать с балдахином. Мне было немного стыдно, а порядочность боролась с желанием. Я тихо сообщила принцу, что моя скромная персона находится во власти обоих бедствий, свойственных несчастному солдату, паразитов и чесотки, и что было бы обидно перенести весь этот гарнизон в столь красивую кровать. Принц здорово посмеялся над моей щепетильностью и призвал меня не обращать на это внимания. Мое сознание успокоилось после этого, и я испытала несказанное удовлетворение от того, что почувствовала контакт с бельем, столь же белым, сколь и тонким, и провалилась в этот мягкий пух. Я проспала двадцать часов без перерыва.

После пробуждения под позолоченными лепными украшениями дворца Кариньян я имела удовольствие порадоваться точности закройщика, господина графа Дево. Мне передали куртку и брюки из хорошего синего сукна, изготовленные в его мастерской. К ним добавили ботинки, белье и прочее. Сам принц, кроме того, подарил мне сорок пиастров.

Я вышла, чтобы купить хлеба и мяса, которые я хотела отнести в церковь моим товарищам, не имевшим счастья родиться, как я, в Бургундии и быть женщинами. Принц де Линь, узнав о том, как я потратила половину подаренных мне денег, решил оценить этот обыкновенный поступок дороже, чем он того действительно заслуживал, и дал мне еще двадцать пиастров.

Освобождение зависело от австрийского генерала, которого звали Кемс (если память мне не изменяет). Принц вручил мне письмо для него, а другое для капитана гусаров, стоявших в аванпосту в Пероса, который, возможно, выполнил бы миссию по моему обмену на французских аванпостах.

Австрийский генерал принял меня с высоты своего величия, вышагивая из одного угла своего кабинета в другой. Он прочитал письмо и сказал, не глядя на меня:

— Принц де Линь без ума от французов. У него под защитой всегда есть кто-то из французов. Он просит, чтобы вас обменяли, но это невозможно.

— Генерал, — ответила я, — если мой обмен невозможен, я прошу вас расстрелять меня.

— Но почему?

— Потому что я предпочитаю умереть от ваших пуль, чем вернуться гнить на полу в церкви. Вы содержите в ужасных условиях людей, которые имели несчастье попасть к вам в плен.

Генерал прекратил свое хождение и уставился на меня:

— Что за тон? — сказал он. — Ты еще слишком молод, чтобы так говорить.

— Генерал, пусть так, но мне приходилось читать старинные книги, и там много говорилось о гуманности.