Польша. Полная история - Евсей Гречена Страница 16

Естественно, Люблинская уния 1569 года была потом совершенно по-разному оценена в разных странах. Например, украинский общественный, политический и церковный деятель И. И. Огиенко (митрополит Илларион) назвал 1569 год «самым трагическим годом нашей истории». Историк и революционер М. С. Грушевский рассматривал Люблинские решения исключительно как «присоединение украинских земель к Польше».

Первый ректор Императорского Киевского университета М. А. Максимович, называвший Сигизмунда Августа Жигимонтом-Августом (так как по-белорусски он звался Жыгімонт Аугуст, а по-литовски – Žygimantas Augustas), писал, что этот правитель «разыграл в Люблине драму».

Он расшиб свое Литовское государство на составные части и каждую порознь присоединил к королевству Польскому. И наш древний первопрестольный Киев, со всей южной и северозападной Русью, стал достоянием Польской короны… La divina comedia!

МИХАИЛ МАКСИМОВИЧукраинский историк и филолог

La divina comedia – это переводится как Божественная комедия. По мнению М. А. Максимовича, «была возможность избегнуть этого поглощения, именно на Люблинском сейме, если бы и князь Константин Острожский, воевода Киевский, и князь Александр Чарторыйский, воевода Волынский, и все представители Южно-Русских земель не согласились на отлучение их от Великого княжества Литовского и присоединение к королевству Польскому и тем поддержали бы несогласие литвинов на Люблинскую унию. Тогда бы и Польша оставшись сама при себе, в своих собственных старо-польских пределах, при своем тогдашнем обращении из католичества в протестантство, может быть, она еще и пришла бы в самосознание и устроилась бы в государство правильное и крепкое… Но между Литвой и Русью не оказалось уже единомыслия, а Польша, обуянная успехом своего напряженного стремления превратить в себя уже разрушенное для нее Литовское государство, сама погибла с шумом на его громадных обломках».

Понятно, что в советской историографии Люблинская уния подавалась исключительно как «акт насилия» со стороны Польши по отношению к Литве, как «захват» или «оккупация» Украины, позволившая Ватикану осуществить духовную экспансию на украинские земли.

Сейчас об этом пишут спокойнее. Пишут, что Люблинская уния «предусматривала установление в Польше и Литве единообразного государственного устройства», что она «завершила долгий путь создания единого государства»… При этом отмечают, что Люблинская уния имела как положительные, так и отрицательные последствия. Например, для той же Украины она, с одной стороны, способствовала «усилению польской экспансии на украинские земли» и «разрушительному наступлению католицизма», но, с другой стороны, ее важным итогом был «выход украинских земель на орбиту западноевропейской культуры», была спровоцирована «могучая вспышка культурно-образовательного движения, которое впервые объединило представителей всех сословии и положило начало рождению украинского народа как осознанной общности».

Литвины обрадовались было Ягелловской Унии, как дружественному союзу двух самостоятельных государств для взаимной обороны от общих врагов; потешались данными им польскими гербами… И возненавидели поляков, разглядевши, что они написали себе, как заповедь, усвоение, претворение, втеление Литвы в Польшу! И уж как ни бились Монивиды, Радзивиллы и другие паны литовские, чтобы устранить от себя поляков, «как заграничников и чужеземцев», но не смогли и не сумели уберечь Гедеминова наследия от рокового поглощения Польшей; оно совершилось в 1569 году, державным содействием Ягеллова правнука, расслабленного и бездетного Жигимонта-Августа.

МИХАИЛ МАКСИМОВИЧукраинский историк и филолог

На самом деле, в монархической Литве замена наследственной династии республиканской по своей сути избирательной системой немедленно усилила и без того сильный в ней аристократизм. И после Люблинской унии именно в Литве укрепились кланы Радзивиллов, Потоцких и Чарторыйских. Этих людей вполне справедливо было бы назвать местными олигархами. И такие кланы (всесильные партии) не могла выставить Польша. Именно поэтому, как отмечает белорусско-российский историк М. О. Коялович, «почти все избирательные короли не из иностранцев были магнаты Литвы, а не Польши».

Республиканская польская шляхта на земле польской не давала излишнего простора своим членам и не легко дозволяла им выдвигаться так высоко, чтобы попасть в короли. Это гораздо легче было в Литве, где, несмотря на гибельное влияние, крепки были и аристократические предания и действительная аристократическая сила. Литовский порядок вещей, столь заманчивый для высшей польской шляхты, не мог оставаться без подражания. Шляхта эта потянулась за литовской аристократией. Польский исторический строй шляхетства расстраивался еще более. Партии и смуты усиливались и в Польше по образцу Литвы. Портился природный исторический польский шляхтич. Литва помогала этой порче.

МИХАИЛ КОЯЛОВИЧбелорусско-российский историк

То есть получилось так, что литовская аристократия была притянута Польшей к равенству с ней. Но это было не действительное равенство. Литовская аристократия после Люблинской унии стала еще выше, и ее притязания оказались очень велики. Польская шляхта в ответ тут же стала выражать недовольство. Но что еще хуже, Люблинская уния совершенно отдалила и тех, и других от народа, который был повергнут в безысходное рабство. А на вершине всего этого встало так называемое «латинство». Вера и в Литве получила значение государственное, и это, встретившись со свойственным «латинству» (то есть католицизму) фанатизмом, повело к жестоким насилиям и преследованиям православного народа.

В Литву потянулись польские католические священники, по меткому определению М. О. Кояловича, «с тройным оружием против бедного народа – с оружием религиозного деспотизма, национального различия и шляхетского властолюбия».

Чем это все закончилось, мы увидим из дальнейшего повествования.

Король Генрих III Валуа

А пока же отметим, что Польша, объявив на Люблинском сейме 1569 года свой престол избирательным, сама себя и разрушила. В то время, когда все прочие престолы в Европе из избирательных обращались в потомственно-наследственные, Польша, словно наперекор общему порядку, стала действовать наоборот и сама повела себя к погибели.

Сигизмунд II Август был женат три раза и ни в одном из браков не имел детей. Соответственно, с ним, как уже говорилось, закончилась династия Ягеллонов, правившая в Польше почти 200 лет. После его смерти начались споры, как и из кого проводить выборы нового короля. Споры шли долго, и, наконец, в январе 1573 года, был назначен избирательный сейм в Варшаве. Потом он был перенесен на 7 апреля.

Кандидатов на польский престол оказалось четверо: эрцгерцог австрийский Эрнст (сын императора Максимилиана II), Генрих Валуа (брат французского короля Карла IX), король шведский Юхан III (муж Катерины Ягеллонки, сестры Сигизмунда Августа) и московский царь Иван Грозный. Причем последний был не против женитьбы на Анне Ягеллонке, но выдвинул целый ряд заведомо неприемлемых условий, так что шансы его были весьма невелики.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги