Плач к Небесам - Энн Райс Страница 16

Алессандро знал. И остальные знали. Те люди в книжной лавкезнали!

И может быть, даже Лина знала. Вот почему она была такраздражена, когда он спросил ее о брате.

Он не хотел хитрить. Он сказал, что просто пришел повидатьмать, но та лежала как мертвая. Под глазами у нее залегли глубокие синяки, кожабыла ужасно бледной. А потом Лина велела ему уходить, пообещав, что попробуетразбудить хозяйку чуть позже. И что он тогда сказал? Как он это выложил? Нанего нахлынуло такое унижение, такое обжигающее ощущение несчастья.

— Один из нас... Ты когда-нибудь слышала... имя Карло?

— Да здесь была сотня разных Трески! Но все это доменя! А ну давай, ступай отсюда! — Все было бы довольно просто, если быона не продолжила: — И не вздумай беспокоить свою матушку из-за тех...других. — Очевидно, она имела в виду мертвецов. Его мать никогда несмотрела на их портреты. — И ни о ком не задавай глупых вопросов!

Это была ее большая ошибка. Он понял, что она знала. Конечноже знала.

* * *

Теперь все уже улеглись. Дом принадлежал ему одному, каквсегда в этот час. В темноте он ощущал себя невидимым и невесомым. И не хотелзажигать свечу. Он едва мог вынести отзвук своих тишайших шагов.

Он долго стоял неподвижно, все еще пытаясь представить себе,каково это будет испытать на себе отцовский гнев. Никогда еще отец не гневалсяна него. Никогда.

Но тянуть время дальше он был не в силах. Поморщившись отзвука чиркнувшей спички, он смотрел затаив дыхание, как разгорается пламя свечии слабый свет растекается по всему огромному залу. По краям легли неясные тени,но картины были видны хорошо.

И тогда он принялся изучать их.

Так, это брат Леонардо. А это, в военной форме,Джамбаттиста. Да. А это Филиппо со своей юной женой Терезой. Всех их он знал.Но вот он увидел то лицо, которое искал. И сходство снова ужаснуло его.

«Вылитый Карло». Эти слова назойливо звучали у него в ушах,и он поднес свечу ближе к холсту и начал двигать ее взад и вперед, пока недобился исчезновения раздражающего отсвета. У молодого человека были его черныеволосы, его высокий и широкий, нисколько не скошенный лоб, тот же чутьвеликоватый рот, те же высокие скулы. Но что делало обоих особенно похожими,так это глаза — большие, широко расставленные. Любой, кто смотрел в черныеглаза Тонио, чувствовал, что куда-то уплывает. И это же чувство изведал онсейчас, глядя на это маленькое подобие себя самого, затерявшееся среди десяткапохожих, одетых в черное мужчин, ласково глядевших на него с холстов.

— Но кто ты? — прошептал он.

Он переходил от лица к лицу. Здесь были и двоюродные братья,некоторых из них он не знал. Но это ничего не доказывало. И все же он не мог незаметить, что этот странный двойник его самого изображен на портрете рядом сАндреа. Точнее говоря, он стоит между Леонардо и Андреа, и рука Андреа лежит наплече этого двойника!

— Нет, это невозможно, — прошептал Тонио, хотяименно этого доказательства он искал.

Он продолжал разглядывать портреты. На одном была изображенаКьяра, первая жена Андреа, и снова он, тот маленький «Тонио», сидел у ее ногвместе с остальными братьями.

Но были и более несомненные доказательства.

Он понял это, пока стоял у портретов как прикованный. Ведьесть и другие картины, где изображены только его братья и их родители, не вокружении дальних родственников и разных чужих людей.

И он быстро и в то же время по возможности бесшумно подошелк дверям столовой и открыл их.

Там висела большая картина, изображавшая сбор всей семьи застолом, та самая картина, что всегда мучила его. И даже с того места, где онстоял теперь, было видно, что на ней нет Карло. Он почувствовал слабость, то лиот облегчения, то ли от разочарования. Он сам не знал отчего. И в то же время унего не было пока оснований ни для того, ни для другого.

И все же что-то тревожило его в этом полотне. Леонардо иДжамбаттиста располагались по одну руку стоящего Андреа и его покойной жены,Кьяры, которая была изображена сидящей. Филиппо стоял отдельно от всех с другойстороны.

— Но ведь это естественно, — прошепталТонио. — В конце концов, ведь было только три брата, так что же художникуоставалось делать, как не поместить двоих с одной стороны, а...

Но там был довольно странный зазор. Филиппо стоял ненепосредственно рядом с отцом. И темный фон в этом месте образовывал провал, вкоторый не очень изящно вписывалась красная мантия Андреа, почему-то гораздоболее широкая с левой стороны, чем с правой.

— Но ведь это невозможно. Не может этого быть, —прошептал Тонио. Однако по мере того, как он приближался к картине, впечатлениедиспропорции становилось сильней и сильней.

Одеяние Андреа слева было даже другого цвета! И темнотамежду его рукой и рукой его сына, Филиппо, не казалась плотной.

Ради эксперимента, почти нехотя, Тонио поднял свечу ипривстал на цыпочки, чтобы рассмотреть поверхность холста вблизи.

И вот сквозь черноту, проступая сквозь нее, словно сквозьвуаль, обозначилась фигура того, кто был точной копией его самого. Ошибки бытьне могло.

Он чуть не вскрикнул. Ноги так задрожали, что он былвынужден опуститься на пятки и даже опереться о стену пальцами левой руки. Апотом прищурился и опять увидел эту фигуру, проглядывающую сквозь наслоенияновой краски, как это часто бывает с картинами, написанными маслом. Долгие годыничего не видно. А потом старое изображение вдруг начинает всплывать наповерхность, словно привидение.

Как раз такое теперь и происходило. Это был тот самыймолодой человек с приятным лицом. И в том «нижнем» мире, в котором онсуществовал, призрачная рука отца обнимала его.

Когда на следующий день, ближе к вечеру, он пришел домой,мать уже спрашивала о нем.

— Она проснулась, когда тебя не было, — прошепталаему Лина у самых дверей. — И пришла в ярость. Кидалась в меня разнымивещами. Хотела, чтобы ты был у нее, с ней, а ты в это время шатался по площади.

Он слушал это, вряд ли понимая, что она говорит, и едва лиоб этом заботясь.

Только что на площади он видел Алессандро, и тот, торопливои горячо извинившись, кинулся прочь, так что Тонио ничего не успел спросить.

Но Тонио и сам не знал, осмелился бы он задать еще одинвопрос или нет, если бы ему представилась такая возможность.