Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова - Андрей Венков Страница 16

До 1832 года имамом был Кази-мулла. Под его началом горцы погромили Кизляр, что очень высоко подняло его авторитет в глазах удальцов, бьющихся из-за добычи. Они признали его шейхом (святым) и имамом (пророком) и под его водительством готовы были идти на «газават», священную войну против неверных. «И как было не идти за таким учителем, который по пути грабежа и беспощадного мщения вел к вратам рая каждого правоверного, посвятившего себя на истребление гяуров», – писал Торнау. Слово «газават» – множественное число от арабского «газва» – набег. Это русские сразу почувствовали. С Кази-муллой «правоверные» пустились в бесчисленные набеги, нападали на Бурную и Внезапную, но были отбиты. Генералы Панкратьев и Вельяминов загнали имама в горный аул Гимры. Вельяминов достал его и там.

В 1832 году, в октябре, в снегу по колено, подошли к ущелью Койсу. Внизу, в ущелье, лежал аул, дорога заканчивалась, лишь тропка вниз вела, да и то местами прерывалась. Гимринцы кричали нашим солдатам: «Разве с дождем сойдете вы к нам». Проводники подтвердили – человек здесь не пройдет, надо в обход. А в обход идти – неделю тратить. Но Вельяминов велел спускаться. С помощью веревок, шестов и лестниц спустились солдаты под огнем и даже две горные пушки снесли.

Гимры взяли штурмом, а Кази-муллу убили. Среди русских это возбудило «миролюбивые надежды, которые, впрочем, не сбылись». Приверженцы не верили в смерть своего имама, и тело его русские выставили на обозрение. «С воплями собирались они к нему и, удостоверившись наконец в том, что святость мусульманская действительно не спасла его от русского штыка, стали являться с повинной головой и просить пощады… Весь Дагестан и обе Чечни покорились русской власти, но не долго длилась их принужденная покорность».

Новым имамом объявил себя Гамзат-бек. Этот погиб в Дагестане в 1834-м. Вот тогда, как раз когда Бакланов прибыл в полк на Кавказ, имамом стал сподвижник Кази-муллы Шамиль. Однако большую часть времени, что Бакланов провел на Кубанской линии, в 1835 и 1836 годах, сражений на левом фланге Линии и решительных экспедиций не было. Новый имам подминал под себя горные аулы и объяснял муллам, кто он есть на самом деле, создавал как раз пресловутый имамат. Лишь однажды увлекся он, захватил аул Гоцатль, но был оттуда отрядом Реута выбит. Да кумык Ташов-Хаджи бунтовал чеченцев, а генерал Пулло безуспешно пытался их усмирить. Вот и все. Но чувствовалось, что главная опасность – здесь.

На правом фланге, конечно, тише, чем в Чечне и Дагестане. На призывы имамов здесь мало откликаются, но береженого Бог бережет. А Вельяминов и подавно считал, что «закубанцы несравненно воинственнее дагестанцев и гораздо упорнее их в господствующей между горцами страсти к безначалию».

Подбираясь к Кавказскому хребту, напоминавшему древние зубчатые крепостные стены, русские заняли передовые позиции по Лабе, по Сунже, а передовые пункты выдвинули и укрепили по северной стороне главного хребта и Андийского хребта. Войска прикрытия – местные казаки, регулярные русские полки и донские казаки; основные позиции опираются на укрепленные станицы.

Станицы все выстроены по одному образцу и обнесены двойным плетнем, образующим бастионы. Внутренняя сторона низка, прикрывает человека только по пояс. Меж плетнями набита земля, взятая изо рва, которым обнесена вся станица. В наружном плетне проделаны бойницы для ружей. В некоторых станицах есть пушки. При въезде и выезде из станицы – ворота, которые на ночь запираются. У каждых ворот – будка для часового. Станицы изобилуют садами. Весной, когда все цветет, – красиво и запах приятный.

У черноморских казаков главный город – Екатеринодар. Домов хороших нет, церкви четыре и пятая армянская. Построен город на ровном месте над самой Кубанью. Земля хорошая, чернозем. По дождю из дому не выйдешь – верховой лошади грязь местами по брюхо. Собак в городе больше, чем людей. Прикомандированные к Кавказскому корпусу петербургские щеголи здесь от тоски умирают, полагают, что здешние «люди не только что отстали от образования, но слишком близки к зверям». Лейб-улан поручик Симановский пожил в Екатеринодаре и записал в дневнике: «здешние люди так нерадивы, что я не видел ни одного сада обработанного, они ни о чем не заботятся, коснеют в невежестве, природа, кажется, больше самих об них заботится». Но черноморских казаков в самом городе мало, все они по станицам живут, за плетеными бастионами укрываются.

Дороги меж станицами ровные, но обсажены терновником, чтоб внезапные налеты предотвратить. А кое-где вдоль дорог – обыкновенные яблони и вишни. Верстовых указателей нет, зато на каждой версте вдоль дорог по несколько туров (земляных валов) с обеих сторон, чтоб зимой снегом не переметало.

Промежутки меж станицами прикрыты кордонами: посты из 15–30 казаков стоят через каждые 6–7 верст. Пост примитивен – вышка и ограда со рвом. У каждого поста стоит шест, обернутый соломой и облитый смолой, – сигналы подавать.

От постов выделяются пикеты – 2–3 казака сидят где-нибудь над яром в будке, или один в будке сидит, а другой в мазанке спит. У каждого пикета устанавливаются такие же сигнальные шесты, как и у постов. На ночь все пикеты снимаются, казаки уходят в секреты, сторожат переправы в сомнительных местах.

С утра начинается горячка – по берегам пограничных рек и по всем дорогам казачьи разъезды ищут «сакму» (тропу, след) разбойников, официально называемых «хищниками». Те, если успели ночью переправиться, таятся по балкам и по лесам, утром и днем стараются не показываться – народ в поле работает, повсюду многолюдство, тревога распространяется мгновенно. Только высунься – вмиг казаки прискачут и за светлый день замотают, зажмут где-нибудь в знакомом им месте.

Зато последние предзакатные часы на Линии – самое опасное время. Переждав день, выскакивают хищники там, где их не ждали, захватывают табуны, стада, убивают обороняющихся, хватают в плен беззащитных и под покровом опускающейся ночи уходят с добычей за реку.

Потому перед закатом из станичных ворот выезжают заставные и разъездные казаки, резервные съезжаются на сборное место. Внутри станицы казак на улицу без ружья не выходит и в конюшню ночью лошадей проведать с пистолетом идет.

Рыщут казачьи разъезды, неотличимые от закубанцев. Те же шапки мохнатые, так же лица башлыками укутаны, так же ружья из чехлов вынуты. Друг друга разъезды по лошадям узнают. Или приглядываются – чего у приближающихся наездников на ногах больше, чувяк или сапог. Если сапог совсем не видно, берутся за оружие – не иначе, как закубанцы едут. Ошибаются редко.

Если врага заметят, то следуют за ним, как привязанные, стрельбой показывают, куда хищники движутся. А с ближайших станиц на помощь скачут. Если удастся окружить, истребляют абреков до последнего человека. Да и те пощады не просят. Если выхода нет, коней своих порежут и за телами до последнего патрона отстреливаются. Как заряды кончатся, ружья и шашки ломают и встают с кинжалами. Живыми не даются…

Наших поселений по Лабе и тем более на Белой нет. Два укрепления стоят на Урупе и Чамлыке, сторожат пространство между Кубанью и горами. Левый берег Кубани равнинный, но изрезан балками, дальше у предгорий начинаются леса.