Черное море. Колыбель цивилизации и варварства - Нил Ашерсон Страница 16

Бородатый священник шел прямо по крови. Он мог выбирать дорогу, чтобы не наступать в алые озера и реки, текшие по мостовой, но для этого ему пришлось бы отвести взгляд от танков, притаившихся впереди, полускрытых в подземном туннеле. Поэтому он шел вперед напрямик – медленно, вскинув голову, не глядя под ноги.

За священником следовали два захваченных бронетранспортера, и на каждом ехало по десятку людей, вцепившихся в орудийные башни, в стволы и друг в друга. Поскольку управляли бронетранспортерами необученные люди, они ехали на самой низкой передаче, выписывая отчаянные кренделя, пассажиров мотало из стороны в сторону, они хватались за что попало. Гусеницы ползли по щебню и горелому металлу, по стеклу от разбитых троллейбусных окон, затем по наскоро сооруженным прямоугольникам из жердей, уложенным, чтобы уберечь пешеходов от крови. Впоследствии люди вернулись, снова возвели эти ограждения и сделали их местом поклонения.

Процессия вслед за священником медленно двигалась вниз по уклону по направлению к устью туннеля под оглушительный рев танковых моторов, под крики сотен человек, свесившихся через парапеты по обеим сторонам. Они шли вперед, пока носы танков, перешедших на сторону Бориса Ельцина, не уперлись в нос переднего танка, еще сохранявшего верность армейскому командованию. Затем демонстранты вспрыгнули на борт, подняли русский триколор и закричали, чтобы экипаж внутри сдавался.

В ту ночь, с 20 на 21 августа 1991 года, государственный переворот провалился. Большинство иностранных журналистов писали впоследствии, что он был заранее обречен; что он был плохо подготовлен, что его организация была небрежной и хаотичной, а главари пьяными и безвольными. Однако я тоже был там, и я с этим не согласен. В большинстве областей и республик Советского Союза руководство подчинилось заговорщикам или поддержало их. Народ, потрясенный, но безропотный, по большей части не сделал ничего; если бы узурпаторы продержались еще несколько дней, антигорбачевский переворот мог бы состояться. Только решительность нескольких тысяч человек в Москве и Ленинграде, бросивших вызов предводителям заговора, готовым устроить кровопролитие, лишила тех присутствия духа.

На переднем краю московского сопротивления стояла цепь женщин, державшихся за руки. Они перегородили дальний конец Калининского моста, глядя на темное Садовое кольцо, по которому должны были прийти танки. Раз в несколько минут где‑то вдалеке раздавался грохот и рев танковых моторов, затем снова наступала тишина. За спинами женщин, молодых и старых, стояла испуганная группа поддержки, состоявшая из мужей, возлюбленных и братьев с термосами чая, транзисторными радиоприемниками и сигаретами. Когда я спросил этих женщин, почему они здесь стоят и почему они не боятся, они ответили: “Потому что мы – матери”.

Позднее, когда все было кончено, одна моя русская подруга, которая была на баррикадах, сказала просто: “Горстка хороших, храбрых людей спасла Россию”. Я и сейчас думаю, что она была права. Защитники Белого дома стояли вокруг здания русского парламента и вокруг Бориса Ельцина в течение двух дождливых дней и ночей. На третье утро выглянуло солнце, и заговорщики сбежали.

Как показали последующие годы, тому, что горстка хороших и храбрых людей называла “фашизмом”, тогда еще не пришел конец. Чудовище вернулось в октябре 1993 года. Альянс русских националистов и неокоммунистов, поклявшихся отомстить за “предательство” старой советской власти, попытался устроить еще один государственный переворот, уже из самого Белого дома. На этот раз парламент и его защитники были вынуждены покориться под обстрелом тех самых танковых дивизий, которые отказались открыть огонь в августе 1991 года. Но Россия не сделала выводов, и сам Ельцин, проявивший такую отвагу и такое умение повести за собой в 1991 году, вскоре выродился в сумасбродного царя, то погруженного в апатию, то вдруг переживающего припадок нелепой жестокости, подобного многим царям, которые так часто ввергали Россию в кризис. При его преемнике, Владимире Путине, Россия вернулась к стабильному, но все более авторитарному режиму, при котором президент контролирует парламент, а государство контролирует СМИ. Методы, применявшиеся в обращении с организованной оппозицией, имели больше общего с советской и царской традицией, чем с западной демократией.

Все это так. Но в одном важном смысле поражение янаевского путча 1991 года было необратимым. Крестьяне, рабочие и солдаты бунтовали и в прошлом; теперь же, в первый раз за всю российскую историю, на улицы вышло либерально настроенное меньшинство – средний класс, который построил собственные баррикады и лицом к лицу встретил танки во имя свободы.

Государственный переворот, направленный против Михаила Сергеевича Горбачева и его перестройки, потерпел крах, но последствия этого переворота уничтожили и самого этого человека, и его политический курс. Горбачев так и не вернул в свои руки инициативу, перехваченную Ельциным, и оказался в стороне от дел. Перестройку под руководством партии сменили гораздо более амбициозные проекты по введению рыночного капитализма и демократии. В течение нескольких дней деятельность Коммунистической партии Советского Союза была временно прекращена, а здание Центрального комитета на Старой площади оцеплено. Партия была еще не мертва, но обезглавлена, а члены ее парализованы. Ей никогда больше не было суждено мыслить или действовать.

Несколько месяцев спустя сам Советский Союз прекратил свое существование, империя российских царей XIX века распалась на куски, и даже завоевания Екатерины Великой в XVIII веке – ее славная Новороссийская губерния, огибающая все северное побережье Черного моря, – почти все были потеряны. Украина, в состав которой с 1954 года входил Крым, вслед за прибалтийскими республиками – Литвой, Латвией и Эстонией – стала независимым государством. Обширные выходы к западным морям, которые Россия добывала и расширяла так долго и такой дорогой ценой, схлопнулись, превратившись в узкую щель. На Балтийском море Россия потеряла порты Клайпеды, Риги и Таллина, сохранив лишь Калининград (Кёнигсберг) и Санкт-Петербург. На Черное море, которое Краснов назвал “Синим морем – сказкой русского детства”, Россия выглядывала теперь только в Новороссийске, на кубанском берегу, и через мелкие, забитые илом гавани Азовского моря. Портовый город Одесса, новая гавань в Ильичёвске, судостроительные заводы Николаева, порты Балаклавы, Феодосии и Керчи – все это больше не подчинялось Москве. И, что самое главное, то же произошло с Севастопольской военно-морской базой Черноморского флота в Крыму.

Однако в определенном отношении Севастополь никогда нельзя будет отделить от России. Дело не только в том, что именно Россия построила этот величественный каменный город, полный южного простора и воздуха, с синими бухтами, забитыми военными кораблями. Севастополь дал России некоторые из самых сокровенных ее духовных святынь. Севастополь – дважды “город-герой”: этого звания он удостоился за то, что десять месяцев продержался, осажденный нацистами, и за свою двухлетнюю оборону против Британии, Франции, Сардинии и Турции во время Крымской войны. Почитание Севастополя имеет и еще более глубокие корни: по легенде, а возможно, и в действительности, именно здесь в Россию вошло христианство.