Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921 - 1943 гг. - Хироюки Агава Страница 16

ГЛАВА 3 1

Младший офицер Йококава, бывший в Лондоне с Ямамото и его группой, вернулся в Йокогаму 12 марта, как раз на месяц позже делегации. В одиночку отправился он из Лондона в Париж, где по заданию Ямамото и других лиц сделал различные покупки, а затем в Марсель и на борту «Катори-мару» отплыл через Суэц в Японию. Перечень предметов, которые он заказал через японского агента в Париже, включал три дюжины тюбиков с губной помадой — для капитана второго ранга Мицунобу (симпатичного молодого человека; Йококава признается, что задавал себе вопрос, кто же счастливые получатели подарков), десять больших и тридцать маленьких флаконов одеколона — для Ямамото и Мицунобу вместе — и тридцать три коробочки пудры фирмы «Коти». И все же, несмотря на впечатляющую щедрость Ямамото в приобретении интимных подарков для женщин — и несмотря на его увлечение азартными играми, — у Йококавы осталось в Лондоне впечатление о Ямамото как о вечно печальном, одиноком человеке. Оно не изменилось и после того, как Ямамото вернулся к прежней работе в бюро по морским делам в Токио.

В его неярко освещенном кабинете в морском министерстве, окаймленном книжными полками, Ямамото в самом деле выглядел угрюмым и раздражительным. Формально прикрепленному и к морскому министерству, и к морскому генеральному штабу, ему на практике оказывалось нечего делать. По всей вероятности, это один из самых бесплодных периодов в его карьере. Существенно, что Ямамото в этом году приезжал в Нагаоку четыре раза, иногда оставаясь там до двух недель. Будь у него работа, он ни в коем случае не относился бы к своему положению с таким безразличием. Некоторым морским «ястребам» хотелось бы пойти дальше и уволить его раз и навсегда; Ямамото и сам часто в то время размышлял, не уйти ли в отставку.

Дзен, священник в храме Хасимото Зенган в Нагаоке, говорит: «Когда кто-нибудь сидит за столом напротив него, возникает ощущение, что он выкладывает все свои внутренние переживания перед собеседником со словами: „Вот, бери все, что хочешь“». И добавляет: «Правда, в каком-то отношении трудно узнать его по-настоящему. Когда он становится легкомысленным — никто его не перещеголяет, и все равно в нем жесткая строгость, нечто почти внушающее страх». Беседуя в то время с Ямамото, Дзен косвенно ощущал сильное недовольство высших чинов на флоте результатами предварительных переговоров на Лондонской морской конференции.

Руководители и члены делегаций, которых Япония посылала на международные конференции, вначале в Лондон, потом в Женеву, неизменно люди больших способностей и компетенции, но все они без исключения по возвращении в Японию попадали в опалу, их увольняли с работы на основании мелких нарушений или чего-либо подобного. В подобном положении оказался и Ямамото. Лишь немногие на флоте симпатизировали ему и возмущались происходящим с тем, кто сам прежде всего не желал ехать с такой миссией; но ничего не делалось, чтобы ему помочь.

Когда Хори Тейкичи уже уволили в отставку, а самому Ямамото оказали холодный прием, у него появились мысли сдаться и, как он иногда говорил близким друзьям, «уехать в Монако и стать игроком».

Согласно выведенной самим Ямамото формуле игры, он мог бы за год-два накопить хорошие деньги. Каждые два-три года японские тренировочные суда уходили в плавание к берегам Европы. Выигранные деньги, утверждал он полушутя, использовал бы на материальную помощь молодым кадетам, приплывающим в Европу в доброе время.

Хори отчаянно старался отговорить Ямамото от отставки. «Что будет с флотом, если ты уйдешь?» — спрашивал он. Неясно, когда в конце концов Ямамото отказался от мысли об отставке, но, видимо, частые поездки в любимую Нагаоку частично помогли ему успокоить свои опасения.

В первый раз после возвращения из Европы он приехал домой 13 апреля. Родители его к тому времени уже умерли, но старший брат Кихачи и старшая сестра Казуко, благополучно здравствующие, устроили своему Исо-са, как они его звали, теплый прием. Причем брат, всего на пять лет его старше, не упускал случая напомнить Ямамото о своем месте в семье и, во всяком случае когда Исороку приходил не в форме, неизменно садился во главе стола.

На другой день по приезде Ямамото, по просьбе учителей, встретился со школьниками начальной школы Сакануэ, где сам учился. Как вспоминает Соримачи Эйичи, Ямамото, взойдя на помост, стал громко перечислять имена директора школы и учителей своих школьных дней. «Я глубоко благодарен этим учителям, — заявил он, склонив голову, — их помощи я обязан тем, что могу нести столь высокую ответственность за судьбы нации». Только потом он повернулся к ученикам и начал беседу.

Если все произошло в самом деле так, это выглядит весьма театрально для такой личности, как Ямамото; кстати, на встречу в начальной школе Ямамото явился в форме, при полном параде. Одеваться морскому офицеру таким образом для встречи с толпой детей — все равно что настаивать, чтобы разъездной лектор выступал непременно в смокинге.

Такие вещи только дают пищу для неудовольствия бывшим морякам, критически относящимся к Ямамото. У него, как они считают, замашки хозяина балагана, а если и нет, то на нем оставила особый след Нагаока. «Зачем ему облачаться таким образом, отправляясь в родной район? — спрашивали критики. — Открыто говоря, не использует ли он свое положение в личных целях?»

Между тем униформу при всех регалиях можно объяснить: он только что вернулся в Японию и в родную деревню, и ему, может быть, надо посетить семейные могилы Такано и Ямамото, а потом он, не переодеваясь, поехал прямо в школу. Но и на самом деле в каких-то случаях он, не исключено, пользовался своей властью во флоте на благо земляков из Нагаоки.

Некий молодой человек не мог найти работу — не хватало образования. Узнав, что его семья обеднела и не сведет концы с концами, если он не найдет работу, Ямамото специально встретился с президентом одной компании и попросил принять на работу этого молодого человека. Компания, установив, что его учебные успехи в университете далеко не впечатляют, и не думала его нанимать, но Ямамото проявил настойчивость и наконец, после шестого визита, вынудил президента дать согласие.

Возможно, этот эпизод, с потворствованием молодому человеку и землякам из Нагаоки, неприятен непредвзятому наблюдателю; недоверие его было бы обосновано, если бы компания занималась, например, поставками вооружений во флот; но сейчас уже невозможно найти следы ни компании, ни этого бездарного выпускника.

Так или иначе, сам Ямамото вполне наслаждался своим пребыванием в Нагаоке. В это время года глубокий снег наконец тает и слива, персик, вишня, кажется, взрываются в цветении все сразу. Когда бы Ямамото ни возвращался домой, он погружался в диалект своей Нагаоки и проводил время за посещением старых знакомых, за игрой в шоги с главой местной молодежной ассоциации; обычно его сопровождал Соримачи. Однажды они поехали в соседний город Ниигата, где был в разгаре праздник храма Хакусан. Там им попалась на глаза одна немолодая женщина, торговавшая жаренными на палочках клецками; в своей лавочке, из тех, что всегда возникают по дороге к гробницам в это время года, она раздувала горящий древесный уголь с помощью круглого бумажного веера — вокруг разносился аппетитный запах. «Эй, смотри-ка! — вдруг загорелся Ямамото. — Да ведь такие же продавали, когда мы были мальчишками. Давай попробуем!» Отказался от приглашения устроиться с комфортом в глубине лавки: «Клецки я ел стоя еще мальчишкой — так вкуснее». И стоя заказал пятнадцать палочек.