Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - Бен Макинтайр Страница 16

Как это свойственно маленьким, закрытым, самовоспроизводящимся сообществам, МИ-6 разрывали междоусобные распри. Клода Дэнси, помощника шефа, Хью Тревор-Роупер характеризовал как «изрядного мерзавца, продажного, некомпетентного, но по-своему хитренького». Валентайн Вивьен, Ви-Ви, обеспечивший Филби безболезненное вхождение в мир секретных служб, был старомодным ветераном колониальных порядков, приверженцем формы и протокола, и постоянно жил в ощущении социального беспокойства, поскольку был всего лишь сыном портретиста. На малейшее пренебрежение — подлинное или мнимое — он реагировал яростно. «По правде сказать, Вивьен давно уже пережил пору своего расцвета, если она вообще была в его жизни, — колко заметил Филби. — Он был худой, с аккуратно завитыми волосами и влажными глазами». Дэнси ненавидел Вивьена, а Вивьен — Дэнси; босс Филби Феликс Каугилл враждовал с обоими и вызывал у них ответное презрение. Филби обхаживал всех троих, льстил им и презирал их, в то же время поддерживая отношения с другими подразделениями разведки, в особенности с МИ-5. Во-первых, именно в службе безопасности плоды его контрразведывательной деятельности были наиболее востребованы, во-вторых, что еще важнее, именно она отвечала за контршпионаж в Великобритании: окажись Филби под подозрением, МИ-5 сразу пошла бы по его следам. Таким образом, было важно завести друзей среди сотрудников этого ведомства. Самую тесную связь Филби удалось здесь наладить с руководителем контрразведки Гаем Лидделлом, утонченным виолончелистом-любителем и завсегдатаем шпионского салона Харриса. Вечно взъерошенный, непосредственный, Лидделл смахивал скорее на провинциального банкира, нежели на кукловода. «Он проборматывал свои мысли так, словно наощупь продирался к фактам той или иной операции, и на лице его появлялась уютная, невинная улыбка, — писал Филби. — Но за этим ленивым фасадом его тонкий и пытливый ум перебирал целую сокровищницу фотографических воспоминаний». Филби восхищался профессионализмом Лидделла и в то же время боялся его.

Секреты — валюта разведывательной деятельности, и некоторое хорошо просчитанное разглашение тайн в шпионской среде повышает обменный курс. Филби начал неофициально подбрасывать небольшие, но лакомые кусочки информации коллегам, и они отвечали ему тем же. По свидетельству самого Кима, «награда за подобное нарушение правил бывала подчас весьма щедрой». Поделившись секретом, можно было обзавестись другом, а дружба, или ее имитация, являла собой лучший способ выведать новые секреты. Филби стал заметным и популярным персонажем в коридорах как МИ-5, так и МИ-6, всегда готовым обменяться любезностями, сплетнями или конфиденциальными сведениями, всегда готовым пропустить после работы по стаканчику, да не по одному. Его советский кукловод удовлетворенно сообщал, что агент Сонни, возможно, «единственный в Отеле, у кого вообще нет врагов».

Мензис считал Филби и Эллиотта своими протеже, своими «золотыми мальчиками»: это новое поколение офицеров разведки далеко ушло от прежних полицейских с бакенбардами и ископаемых военных, преобладавших в довоенной МИ-6. Были они энергичными, целеустремленными и с хорошим образованием (но не интеллектуалами, коих Ш не жаловал). Они принадлежали к правильным клубам и говорили с правильным произношением. Вскоре стало очевидно, что Мензис готовит обоих к продвижению по службе, отвергая любые попытки увлечь их в другом направлении. Когда Форин-офис поинтересовался, можно ли откомандировать Кима на дипломатическую службу, Ш отверг этот запрос с язвительной припиской: «Вам не хуже моего известно, какую ценную работу Филби выполняет для меня… Филби играет столь важную роль в нашей деятельности для нужд фронта, что его нынешние коллеги вынуждены с сожалением отказаться его отпускать». Подобным же образом личный секретарь короля Томми Ласселс послал Гаю Лидделлу записку, где сообщалось, что Эллиотта рассматривают в качестве возможной кандидатуры на должность секретаря монарха, и спрашивал его мнения. Лидделл ответил, что познакомился с Эллиоттом «в сутолоке [тюрьмы] Скрабс», что он «приятный человек и Невил Блэнд о нем высоко отзывался». Из него получился бы отличный придворный. Мензис, чья мать была фрейлиной королевы Марии, убил в зародыше и эту затею. Он хотел, чтобы его мальчики оставались в ближнем кругу, а Филби и Эллиотт, пусть и по весьма несхожим причинам, были этому только рады.

Деятельность Пятого отдела, боровшегося с немецким шпионажем по всему миру, была увлекательной, сложной и зачастую повергала в отчаяние. «На каждую зацепку, дававшую результат, — писал Филби, — приходилась дюжина тех, что извилистыми тропами заводили нас в тупик». Эллиотт находил «чудовищный» объем канцелярской работы — неотъемлемую часть разведывательной деятельности — особенно утомительным и стремился перенять манеру Филби по части написания докладных записок, служившую «образцом лаконизма и ясности». Однако пускай офицерам Пятого отдела и приходилось жаловаться на долгие часы работы, зато они сформировали сплоченную группу, со своими собственными дружескими ритуалами и обычаями: воскресный ланч у Филби, крикет по выходным, коктейли в «Короле Гарри», время от времени обед в лондонском клубе, а иногда и уикенды в Итоне. «Я обладал преимуществом, ибо мог приглашать друзей гостить с ночевкой у моих родителей, у которых, по счастью, были старые слуги, помогавшие справиться с огромным домом», — писал Эллиотт.

Филби, похоже, вкалывал в два раза больше всех остальных, в чем не было ничего удивительного, поскольку работал он на двух господ или, точнее говоря, делал вид, что служит одному, а на самом деле приносил пользу другому. По мере того как укреплялось влияние Кима на британскую разведку, возрастало и его значение в глазах советских спецслужб. Московский Центр направил своему лондонскому резиденту сообщение, в котором описывал Сонни как «интересного и многообещающего агента» и приказывал активнее прибегать к его услугам. Филби отвечал преданным усердием. Во время ночной смены на Бродвее он тщательно изучал входящие телеграммы в поисках любой информации, представлявшей потенциальный интерес для НКВД; послания из Лондона в военное представительство в Москве считались «особо ценными». Филби описывал всех сотрудников Пятого отдела с язвительной точностью. Эллиотт был не единственным коллегой, которого могло бы шокировать тайное мнение о нем Филби: его боссу Феликсу Каугиллу «не хватало социальных навыков»; школьный товарищ Тим Милн был «подвержен инерции»; Тревор Уилсон, бывший собиратель скунсового помета, питал «излишнюю слабость [к] женщинам», а молодой Десмонд Бристоу являл собой «слабое звено… по причине незрелости и небольшого ума».

Каждый вечер Филби приносил домой «толстый портфель» и садился у себя в кабинете, старательно копируя документы, в то время как Эйлин готовила ужин и присматривала за детьми. Кстати, он докладывал и об Эйлин, словно комиссар, оценивающий идейные слабости ближайших родственников: «По своим политическим взглядам она социалистка, но, подобно большинству богатых представителей среднего класса, у нее почти неискоренимая склонность к определенной форме филистерства (мещанства), а именно: она верит в воспитание, в британский флот, в личную свободу, в демократию, в конституционную систему, в честь и прочее… Я уверен, что могу излечить ее от этих заблуждений, хотя, конечно, я еще не предпринимал таких попыток; надеюсь, революционная ситуация даст ей необходимую встряску и вызовет у нее нужный революционный отклик». Брак, семья, дружеские связи — все было подчинено требованиям революционной правоверности.