«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын Страница 16

В центр боевой организации вошли два меньшевика: тов. «Василий» (Вановский), бывший офицер-сапер, с большой, но далеко не всегда удачной инициативой; он стал начальником штаба взамен Покровского; другим был тов. «Захар» (Савинов), обинтеллигентившийся рабочий, с большим вкусом к широкой рабочей организации по Ю. Ларину; он заменил меня, наконец, в Лефортовском районе, в котором было много меньшевиков. Они оба скоро перешли в большевистскую фракцию. «Леший» относился к «Василию» критически, считая его беспочвенным болтуном и фантазером (не вполне справедливо) и предсказывая ему буржуазное будущее. Можно ли называть так профессуру по теософии в Токийском университете в Японии, не берусь решать.

Провалы происходили как будто естественным порядком. После ареста Фельдмана в июне 1906 года я перешел в три городских района. Уйти из Замоскворечья мне было необходимо: с некоторого времени за мной шла определенная охота. Один раз я был арестован, но меня освободил по пути в участок околоточный надзиратель, принадлежавший к организации.

Предел развитию нашей организации был положен в начале августа знаменитым провалом, происшедшим от невероятной неосторожности секретаря МК «Захара» [129] и его жены «Ирины», которые хранили при себе сотни адресов в незашифрованном виде. Были арестованы сотни товарищей, в том числе Доссер и Долгис. В течение одного дня я удачно выскочил из трех мышеловок. Мне удалось собрать остатки организации, и я был избран ответственным боевым организатором.

Время наступало очень трудное. В пылу работы мы не отдавали себе отчета, в какой мере менялось общественное настроение. После многочисленных летних восстаний, после разгона 1-й Думы слой за слоем отрывался от единого фронта. Замещать арестованных товарищей становилось все труднее и труднее. Ночевки, квартиры для явок и собраний становились все реже. Внутри организации появились новые и беспокоящие элементы. Некоторые странности не находили нормального объяснения.

Один пример: некий художник, уезжая, оставил ключ от своей квартиры нашему секретарю — для наших собраний. Мы являемся в назначенный день: как будто все в порядке, но у входа во двор дежурят какие-то люди в штатском. Пускаем вперед секретаря: ничего, он проходит; один за другим с интервалами проходят и остальные. Мы сидим часа три, разговариваем, и один из нас отправляется за продовольствием. Вернувшись с хлебом, маслом, колбасой и сыром, он говорит, что зеваки у ворот стоят. Мы продолжаем наше совещание, часа через два расходимся.

Через несколько дней на нашу явку прибегает растерянный художник: вернувшись, он узнал, что накануне нашего собрания у него на квартире был обыск и что сыщики дежурили для наблюдения именно за этой квартирой. Происшествие совершенно невероятное. Мы перебрали все возможные гипотезы и не нашли подходящего объяснения: проверка, как в тот момент, так и впоследствии, не обнаружила в нашей среде ни одного провокатора. Однако прямое наблюдение усилилось, и мало помогал очистительный пункт в Сокольниках.

Нужно сказать, что многие молодые активные рабочие отходили от нас. Они находили, что у нас нет никакого действия, и переходили к максималистам и анархистам. Большой успех имел в Симонове известный анархист Бармаш, — он появился на площади с вооруженным отрядом и, размахивая бомбой, заявил: «Кадеты вам говорят — терпи, эсдеки вам говорят — проси, а мы вам говорим — бери. С этой бомбой я добьюсь всего и призываю вас следовать за мной». То же произошло и у Цинделя [130]. В экспроприации уходили самые боевые элементы, и каждый день мы узнавали, что такой-то пяток ограбил такую-то кассу. Иногда эти группы выделяли часть добычи для партии, но чаще дело обходилось без этого.

В этих условиях у нашей организации начались разногласия с МК. Я не имею и сейчас моральной возможности точно рассказать, в чем [было] дело: и МК, и нам хотелось вещей, в общем тех же самых, но не осуществимых… Мы не в состоянии были заставить откалывавшиеся группы вернуться на партийный путь. МК, в лице некоторых его представителей, воображал, что мы хитрим. К этому присоединялись прямые интриги «Василия». Так продолжалось до Таммерфорской конференции военных и боевых организаций.

Эта конференция, собранная вопреки меньшевистскому ЦК, имела место в ноябре 1906 года. Ее протоколы были изданы тогда же [131] и много раз переизданы [132]. Московский комитет послал на конференцию делегацию из Ярославского, меня и «Василия», однако «Василий» не прибыл. Помимо мандата от МК я представлял еще Московскую боевую организацию [133], а тов. «Емельян» (Ярославский) — военную. На конференции, за исключением представителя Южного технического бюро Альбина, все были большевики, однако единогласия не было: расходились два течения по вопросу о том, кто, выражаясь грубо, должен командовать во время острых выступлений: военно-боевые центры или общепролетарские организации. Большинство (и в том числе я) оказалось за партийное решение этого вопроса, и Ленин в своей статье о конференции вполне нас одобрил [134].