Расшифрованная "Илиада" - Лев Клейн Страница 16

Ты никогда ни в сраженье открыто стать перед войском,

Ни пойти на засаду с храбрейшими рати мужами

Сердцем твоим не дерзнул: для тебя то кажется смертью

(I, 225-228).

Вот для иллюстрации этого обвинения и потребовалось певцам, которые симпатизировали Ахиллу, ввести наглядный показ малодушия Агамемнона в ближайшую песнь, где есть переход к боевым действиям.

А если вспомнить, что обманный сон начинается со слов, противоречащих концовке первой песни (там: все боги заснули, и Зевс спал, здесь — все боги спали, но Зевс не спал), то окажется, что и эпизод сна вставной, то есть эпическое полотно здесь не двухслойно, а трехслойно. Песнь эту много правили, прежде чем она обрела свой канонический вид.

4. Ферсит и Ахилл. Теперь обратим внимание на то, что речь Ферсита также не вяжется ни с призывом Агамемнона к бегству, ни с «испытанием войск». В своей речи Ферсит совершенно определенно имеет в виду другого Агамемнона — рвущегося к взятию Трои, к новой добыче, призывающего всех за собой.

Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты еще недоволен?..

Жаждешь ли злата еще...? (II, 225, 228)

А это значит, что рассматривать эпизод с Ферситом как карикатуру на Агамемнона нельзя. Ферсит не знал трусливого Агамемнона!

Причем оба эпизода — и эпизод Ферсита, и «Испытание войск» — исполняют одну художественную функцию: побуждают ахейцев к бегству, чтобы затем вернуть им мужество и дать контраст подвигам. Эти эпизоды взаимоисключаются: один делает ненужным другой. Оба они плохо держатся в контексте, и который из них держится хуже, пока неясно.

Но вспомним, что в «Илиаде» есть еще один великий и славный герой, призывавший ахейцев отплыть домой, — это Ахилл. И вот с его-то речами призыв Ферсита как раз согласуем.

Ахилл ведь, обидевшись и рассердившись на Агамемнона, возвещает (в первой песни):

...Ныне во Фтию иду: для меня несравненно приятней

В дом возвратиться на быстрых судах; посрамленный тобою,

Я не намерен тебе умножать здесь добыч и сокровищ»

(I, 169-171).

Это же он повторит и посольству:

Завтра, Зевсу воздав и другим небожителям жертвы,

Я нагружу корабли и немедля спущу их на волны

(IX, 357-358).

И добавляет именно то, что возвещал Ферсит:

Я и другим воеводам советую то же:

В домы отсюда отплыть; никогда вы конца не дождетесь Трои высокой... (IX, 417-419)

Г. Яхман по поводу этих речей замечает: «Это мог бы сказать и Ферсит!» (Iасктапп 1958: 99) А в речи Ферсита есть и прямые ссылки на Ахилла:

Он Ахиллеса, его несравненно храбрейшего мужа,

Днесь обесчестил: похитил награду и властвует ею!

Мало в душе Ахиллесовой злобы; он слишком беспечен;

Или, Атрид, ты нанес бы обиду, последнюю в жизни!

(II, 239-242)

Последний стих в точности повторяет слова Ахилла, сказанные им Агамемнону (I, 232), и кое в чем Ферсит прямо копирует Ахилла.

То есть в речи Ферсита содержится прямое подзужи-вание Ахилла на ужесточение ссоры. Это именно то, что певцы «Илиады» в ее конечном варианте больше всего осуждали,:— то, против чего и направлена, в сущности, вся «Илиада». Так что Ферсит — очень важная фигура в поэме. Главного героя, Ахилла, можно укорять, но бичевать и издеваться над ним нельзя. А в лице простолюдина Ферсита певцы создали себе объект для бичевания вместо чрезвычайно уважаемого аристократичного героя — Ахилла. Таким образом, Ферсит — это карикатура не на Агамемнона, а на Ахилла! Шекспир называл Ферсита «прислужником Ахилла» («Троил и Крессида», акт V, сцена I, стихи 18-20), Шадевальдт — «обезьяной Ахилла» {Schadewaldt 1938: 152, примеч. 2). Рейнгардт писал о «проходимце Ферсите в роли Ахилла» {Reinhardt 1961: 100).

Речь Ферсита плохо держится в своем контексте. Она не упоминает чрезвычайного события, которое произошло только что (призыв Агамемнона к бегству), а обращается к деяниям Агамемнона двухнедельной давности (Leaf1900: 46—48). Ферсит рассматривает предложение вернуться в Грецию как свое, а не Агамемнона. Речь эта гораздо более уместна была бы как раз в первом народном собрании «Илиады», на котором и произошла ссора Ахилла с Агамемноном, — в первой песни. Есть и прямые признаки того, что она первоначально там и располагалась. Ссылаясь на обиду, нанесенную Ахиллу Агамемноном, Ферсит возглашает:

Он Ахиллеса, его несравненно храбрейшего мужа,

Днесь обесчестил... (П, 239-240)

Термином «днесь» (сегодня) Гнедич перевел греческое уоу «только что». Но это «нюн» справедливо только если Ферсит произносит речь в первой песни, в первом собрании. Собрание второе, на котором ныне помещена речь Ферсита, отделено от первого собрания двенадцатью днями — теми, когда боги улетали в Эфиопию и Фетида не могла повидаться с Зевсом, дабы просить его исполнить Ахиллову месть.

В то же время и контекст, в который речь Ферсита ныне заключена, был бы логичнее без нее. Ведь речь Одиссея, обращенная к народному собранию после расправы над Ферситом, продолжает не эту расправу, а совершенно другую ситуацию:

Царь Агамемнон! Тебе, скиптроносцу, готовят ахейцы Вечный позор перед племенем ясноглаголивых смертных, Слово исполнить тебе не радеют, которое дали Ратью сюда за тобою летя из цветущей Эллады, —

Слово, лишь Трою разрушив великую, вспять возвратиться. Ныне ж ахейцы, как слабые дети, как жены-вдовицы, Плачутся друг перед другом и жаждут лишь в дом возвратиться... (II, 284—290)

Совершенно ясно, что это прямое продолжение его укоров бегущим ахейцам перед эпизодом с Ферситом. Здесь о Ферсите ни слова, ни намека. Эпизода — как не было. Очевидно, его и в самом деле первоначально тут не было. Он стоял, скорее всего, в первой песни после ссоры вождей сразу за уходом Ахилла из собрания (после стиха 307). Там он вполне уместен (некоторые аналитики такое перемещение и предположили). Этому противоречат лишь слова Ферсита о том, что Агамемнон уже похитил Ахиллову награду и удерживает ее (П, 240), тогда как само это действие произошло лишь после народного собрания. Но это лишь полстрочки, которые вполне могли быть изменены при перемещении.

Таким образом, первоначально речь Ферсита, как и надлежит пародии на Ахилла, находилась сразу же за речами Ахилла, которые она пародирует. Простолюдин Ферсит оказывается лишь эвфемической метонимией главного героя Ахилла, карикатурой на него.

Но и эта картина оказывается очень неполной, как только мы выйдем за пределы «Илиады».

5. Происхождение «наглеца». Многие критики (особенно унитарии) считают Ферсита выдуманной фигурой, и имя его — изобретением Гомера (Hentze 1877: 113-114). Ведь оно по-гречески означает «наглец», «бесстыдный». Собственно слово это по-гречески звучит («фар-сос» или «тарсос») или Opâaoç («фрасос», «трасос»), но на эолийском диалекте оно звучало dépooç, с корнем вера-. Говорящее имя? Но от этого корня есть и другие имена, в том числе и в «Илиаде», у вполне благопристойных лиц (Фрасимед — сын Нестора, Фрасидем — служитель Сарпедона).