Полный курс русской истории: в одной книге - Сергей Соловьев Страница 16

«В нашем древнем обществе в описываемую эпоху его развития, – говорит историк, – обычай мести был именно этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот, кто свято исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жесточе была месть, тем больше удовлетворения находило себе тогдашнее общество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича, а быть достойным родичем значило тогда, в переводе на наши понятия, быть образцовым гражданином. Вот почему в предании показывается, что месть Ольги была достойною местию. Ольга, мудрейшая из людей, прославляется именно за то, что умела изобрести достойную месть: она, говорит предание, подошла к яме, где лежали древлянские послы, и спросила их: «Нравится ли вам честь?» Те отвечали: «Ох, пуще нам Игоревой смерти!» Предание, согласно с понятиями времени, заставляет древлян оценивать поступок Ольги: «Ты хорошо умеешь мстить, наша смерть лютее Игоревой смерти». Ольга не первая женщина, которая в средневековых преданиях прославляется неумолимою мстительностию; это явление объясняется из характера женщины, равно как из значения мести в тогдашнем обществе: женщина отличается благочестием в религиозном и семейном смысле; обязанность же мести за родного человека была тогда обязанностию религиозною, обязанностию благочестия».

Современные исследователи находят аналоги Ольгиной мести только в германских преданиях. Ничего более кровавого и изощренного наша история тоже не ведает. Самое, однако, любопытное, что Ольга не была язычницей. Это первая известная по имени христианка на Руси. По преданию, она была крещена в Константинополе при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте в 957 году.

«Просветившись же, – рассказывает летописец с умилением монаха, – она радовалась душой и телом; и наставил ее патриарх в вере, и сказал ей: „Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя сыны русские до последних поколений внуков твоих“. И дал ей заповеди о церковном уставе, и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении чистоты телесной. Она же, склонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая; и поклонилась патриарху со словами: „Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских“. И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице – матери Константина Великого. И благословил ее патриарх, и отпустил. После крещения призвал ее царь и сказал ей: „Хочу взять тебя в жены“. Она же ответила: „Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь“. И сказал ей царь: „Перехитрила ты меня, Ольга“. И дал ей многочисленные дары – золото, и серебро, и паволоки, и сосуды различные; и отпустил ее, назвав своею дочерью. Она же, собравшись домой, пришла к патриарху, и попросила у него благословения дому, и сказала ему: „Люди мои и сын мой язычники, – да сохранит меня Бог от всякого зла“. И сказал патриарх: „Чадо верное! В Христа ты крестилась и в Христа облеклась, и Христос сохранит тебя, как сохранил Еноха во времена праотцев, а затем Ноя в ковчеге, Авраама от Авимелеха, Лота от содомлян, Моисея от фараона, Давида от Саула, трех отроков от печи, Даниила от зверей, – так и тебя избавит он от козней дьявола и от сетей его“. И благословил ее патриарх, и отправилась она с миром в свою землю, и пришла в Киев. Произошло это, как при Соломоне: пришла царица эфиопская к Соломону, стремясь услышать премудрость Соломона, и увидела великую мудрость и чудеса: так же и эта блаженная Ольга искала настоящей божественной мудрости, но та (царица эфиопская) – человеческой, а эта – Божьей».

Соловьев не оспаривает текста летописи, не сводит с западными источниками. Но, по новым розысканиям, ничего подобного не было. Ольга, действительно, посетила Константинополь, но со своим духовником, то есть она уже была крещена. Так вот приходится развенчивать очень красивую легенду. В нее свято верили в середине XIX столетия, и не только Соловьев. Впрочем, если внимательно вчитаться даже в текст самой летописи, то неувязки выступают, точно родимые пятна. Обещав императору деньги и военную помощь, Ольга очень удивилась, когда тот послал за обещанным. На «домогательства» монарха она ответила с истинно женским возмущением: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». Не было ни богатых даров, ни торжественного приема, а означенной встречи с императором княгиня ожидала как и все смертные, то есть – очень долго. Но разве мог Соловьев усомниться в торжественном, воистину царском приеме равноапостольной Ольги? Нет, конечно. Что же тогда весь этот рассказ? Историка он интересует постольку, поскольку доказывает факт, что христианство было в Киеве довольно распространенным явлением.

«Есть известие, что Ольга еще в Киеве была расположена к христианству, видя добродетельную жизнь исповедников этой религии, – поясняет Соловьев, – даже вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы не можем допустить второй: опасность от язычников не уменьшалась для Ольги и в том случае, когда она принимала крещение в Константинополе; утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при том Ольга, как видно, вовсе не хотела таиться – это было несовместно ни с ревностию новообращенной, ни с характером Ольги; не хотела она таиться и равнодушно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве, следовательно, лишаются вечного спасения. Так, по возвращении в Киев Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но он и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не запрещали, а только смеялись над ним. В этом известии мы находим прямое указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда как прежние христиане из варягов могли принимать греческую веру в Константинополе. Над принимавшими христианство начали смеяться в Киеве, но на прежних христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследования и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть и причиною, и следствием; можно заметить, что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству мало положительного и потому должно было скоро преклониться пред ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не мог принять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней религии».

Как я уже говорила, Соловьев заблуждался: княгиня уже была христианкой, и гонений на христиан, между прочим, до ее сына Святослава никаких и не было. Язычество славянского и варяжского типа благополучно уживалось с христианской верой. А Святослав, к слову, ссылался на непонимание дружиной разве лишь для того, чтобы только не креститься. Противно было крещение его образу жизни. Святослав, наследовавший княжеский стол после матери, был воином. Уж менее всего он думал о спасении души, когда следовало спасать тело.

Он прожил не долгую, но очень бурную и насыщенную событиями жизнь. Киев князя не интересовал. С молодости он ходил в походы. Первый из них провел на земли вятичей, которые продолжали еще платить дань хазарам. Практически каждый год князь вел свою отборную дружину в поход. В 965 году взял Белую Вежу (хазарский город на Дону), разбил хазар, ясов и касогов, в 966 году разбил вятичей и обложил их данью, в 967 году взял 80 болгарских городов по Дунаю, сел в Переяславце и стал брать дань с греков, в 968 году после набега на Киев разбил печенегов, а через год умерла Ольга. Теперь Святослав волен был сесть, как мечтал, в болгарском Переяславце, в середине своей земли. Своей землей он считал отнюдь не Киев, а Болгарию. Он так и поступил: посадил Ярополка в Киеве, а Олега у древлян, а сам вернулся в Болгарию, воевать, воевать, воевать. Воином он был превосходным. Это лучшее, что он умел делать.