1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 17

Как и М. Солонин с Р. Иринарховым (и многими другими), я не верю в то, что Сталин мог проигнорировать все поступавшие к нему (и к аналитикам Генштаба) разведданные и принять столь ошибочное решение после получения многочисленных и говорящих об одном и том же фактов. Но, как мы знаем, несмотря на огромный массив развединформации, имевшейся на этот счёт, и точно установленные день и час германского нападения, никаких оборонительных мероприятий не осуществлялось. Если подготовка к обороне и велась, то лишь чтобы убедить немцев в советском «миролюбии»: сам же Резун-Суворов и показал это в своих книгах.

В-третьих, план «Барбаросса» являлся авантюрным, но отнюдь не «сумасшедшим». Считаю, что осенью 1941 года СССР стоял на пороге полного военного разгрома и, возможно, капитуляции. Если бы Гитлер напал хотя бы на неделю раньше, если бы в октябре—ноябре послал на Восточный фронт дополнительно десяток-другой свежих дивизий и, наконец, если бы Япония ударила по советским Забайкалью и Дальнему Востоку, то, скорее всего, сталинский режим рухнул бы уже к 1 января 1942 года. Иными словами, «идиот» Гитлер и его «бестолковые» генералы могли исходить из вполне реалистичных предпосылок, согласно которым тёплое обмундирование и зимняя смазка действительно могли и не понадобиться (во всяком случае, не для трёх миллионов военнослужащих).

Наконец, Р. Иринархов предложил ещё одно объяснение, казалось бы, нелогичных действий советского руководства накануне вторжения: мол, Сталин хотел, чтобы немцы напали первыми. Мало того, он считает, что «всё было тонко продумано и рассчитано, а чтобы заранее не насторожить руководство Германии и подтолкнуть его к активным боевым действиям против СССР, войска Красной Армии не приводились в боевую готовность» («Киевский Особый», с. 391). Иными словами, условно подставляя Гитлеру голый зад, Иосиф Виссарионыч таким образом ещё и заманивал того, пытаясь всеми силами раззадорить «бесноватого» и подстегнуть того к нанесению первого удара. Зачем? Р. Иринархов отвечает на этот вопрос следующим образом: «И.В. Сталин, советское правительство, высшее руководство армии хотели выглядеть в глазах мирового сообщества не агрессором, а страной, подвергшейся нападению» (там же). За этим, по логике российского историка, и последовал бы ответный «двойной» удар, в результате которого Красная Армия дошла бы «без остановки до самого Берлина» (там же, с. 390). Р. Иринархов считает, что советский диктатор был сознательно готов пожертвовать десятком-другим дивизий, чтобы иметь полное моральное право «освободить» после этого всю Европу. Данная теория выглядит довольно убедительной и действительно способна объяснить ряд кажущихся нелепыми действий (и бездействий) советского руководства. Да и потерять десяток-другой дивизий для Иосифа Виссарионыча никогда не представляло проблемы: бабы ещё нарожают...

Но есть и одно «но»: в то время Сталину уже не надо было никаких дополнительных оправданий для того, чтобы ударить по Германии и её союзникам. Начнём с того, что он всю жизнь глубоко презирал «мировое общественное мнение» и откровенно плевал на него при всяком удобном случае. Тем более, что «мировое мнение» в тот момент означало для СССР мнение населения США, Великобритании и – в гораздо меньшей степени – «освобождаемых» территорий европейского континента. О мнении населения Африки, Азии, Латинской Америки и т.д. в те незабвенные времена особенно не переживали. И это вполне естественно, учитывая, что у большей части жителей указанных мест это самое «мнение» тогда отсутствовало как таковое. Что же касается Европы и Америки, то к тому времени там вполне были готовы «понять и принять» даже абсолютно вероломную и открытую агрессию Советского Союза против стран фашистского блока. Напомню: никто на Западе не осудил СССР за столь же вероломное нападение на Японию в 1945 году – когда ситуация для союзников была куда более благоприятной и когда после атомных бомбардировок Япония так или иначе капитулировала бы в течение нескольких недель. Наоборот, США и Великобритания в течение нескольких лет настойчиво подталкивали Сталина к подобному грубому нарушению международных законов. Вдобавок, внезапное нападение на Германию оказалось бы превентивным по своей сути, и это можно было бы вполне убедительно продемонстрировать после начала кампании – как это, кстати говоря, сделали сами немцы. Нельзя не задать и связанный с этим вопрос: зачем в ситуации, когда Красная Армия развёртывалась для наступления, а не обороны, былосамим, по собственной воле,отдавать противнику стратегическую инициативу – пускай даже на время? Ведь, поступая таким рискованным образом, вполне можно переборщить и отдать инициативу навсегда... Наконец, теория Р. Иринархова не очень убедительно объясняет им же приведённые загадочные приказы по снижению боеготовности приграничной группировки РККА и частичному отводу войск от границы, отданные 21 июня 1941 года. Если предположить, что Иринархов прав и «руководство страны и армии» действительно «ждало, чтобы нога немецкого солдата ступила на советскую землю» («Красная Армия в 1941 году», с. 422), зачем ещё и ковровые дорожки агрессору стелить?..

Итак, резонно задать вопрос: а существует ли вообще теория, позволяющая объяснить действительно странные действия Сталина, его помощников и генералов в канун войны и в течение первых часов после её начала?

Как можно состыковать два, казалось бы, «несостыкуемых» факта – практически полную осведомлённость Сталина о планах немцев и в то же время его неспособность поверить в реальность немецкого нападения даже после того, как оно началось? Виктор Суворов цитирует воспоминания генерала армии И.В. Тюленина, которому Жуков сразу после получения известия о начале вторжения сказал примерно следующее: «Доложили Сталину, но он по-прежнему не верит, считает это провокацией немецких генералов» («Ледокол», с. 245). Это свидетельство – одно из многих. «Не верил» человек, который, согласно дневникам С. Будённого, заявил на одном из совещаний: «22 июня начнётся война». Не верили и его соратники. Высокопоставленный политработник И.И. Азаров, например, описывает сцену в кабинете командующего Черноморским флотом Ф.С. Октябрьского сразу после начала немецкого нападения: позвонивший в этот момент из Москвы вышестоящий начальник просто отказывался верить, что Севастополь бомбят («Осаждённая Одесса», с. 15). Где искать логическое объяснение этому необъяснимому на первый взгляд парадоксу?

Моё собственное озарение состоялось в ноябре 2009 года. Именно тогда меня посетила следующая мысль: если Сталин, прекрасно зная о предстоящем германском вторжении, ничуть не ждал и не боялся его, то в таком случае он считал, что в его распоряжении имелся абсолютно гарантированный способ это вторжение если не предотвратить полностью, то как минимум остановить практически сразу же после его начала. Лишь обладая такой железной уверенностью, только держа в кармане грандиозную, неперебиваемую, окончательную дулю, Иосиф Виссарионыч мог плевать на любые тревожные донесения.Определившись с этим, я пошёл дальше и задался вопросом: а что, собственно, могло послужить подобным «железным аргументом»? Что могло – хотя бы теоретически – заставить остановиться как вкопанную несокрушимую машину Вермахта? Посмотрев на это дело с разных сторон и порядком поломав голову, я увидел лишь один практический возможный способ.