Железный канцлер Древнего Египта - Вера Крыжановская-Рочестер Страница 17

– Да, да! – воскликнула Ранофрит, пряча свое раскрасневшееся лицо на груди мужа.

Тяжела была эта ночь Иосэфу, связанному по рукам и ногам и брошенному в углу комнаты, дверь которой охранялась двумя сильными неграми. Уже по тому, как его вязали, Иосэф чувствовал, что он больше не управитель дома и земель Потифара, а преступник, которого ждало впереди ужасное позорное наказание; он знал, к чему приговорит его Потифар, и не ждал пощады. Он корчился, скрипя зубами; гнев застилал его глаза, когда он думал о Ранофрит. Так окончились его мечты о величии, могуществе и власти, предсказанные Шебной; все это была ложь и всем несчастьем, всем стыдом обязан он ненавистной женщине, которую в эту минуту ненавидел до того, что с наслаждением убил бы ее; да и убить было мало – он терзал бы, мучил бы ее до смерти. Счастье Иосэфа, что его стражи не понимали еврейских слов, вылетавших у него в пылу ярости; они убили бы его за такие ужасные угрозы против господ.

Наконец, ночь, долгая, как вечность, прошла – и настал день. Пришел Пинехас, второй управитель; со злорадной улыбкой он объявил, что послан доставить Иосэфа к Потифару, где его выдерут розгами в его присутствии, после чего сошлют в отдаленное имение.

– Понятно, не для того, чтобы управлять там, – насмешливо прибавил Пинехас, как истый египтянин, ненавидевший в Иосэфе чужестранца и раба, возвышенного по случайной прихоти господина.

Первое, что почувствовал Иосэф, было огромное облегчение. Что значит телесное наказание в сравнении с изувечением, хотя при мысли быть наказанным в присутствии всей челяди, которой он командовал и нередко давал чувствовать свою строгость, дикая гордость его встала на дыбы, голова закружилась и, закрыв глаза, он пошатнулся.

Несколько пинков ногой и встряска за шиворот привели Иосэфа в сознание. Под градом тумаков и насмешек над его обмороком, над его храбростью там, где он рисковал головой, и трусостью теперь, при гораздо менее рискованных обстоятельствах, – его притащили на внутренний двор, где уже были собраны все рабы и куда, минуту спустя, вошел Потифар.

Страх и недоумение были написаны на взволнованных, любопытных лицах рабов, взрослых и малых, жавшихся во дворе и во всех проходах. Поверить не могли они, что управитель – доверенное лицо их господина – будет подвергнут такому наказанию.

– Неблагодарный пес! Неслыханной обидой заплатил ты за мои благодеяния, – сказал Потифар, строго смотря на бледное лицо Иосэфа, – знаешь ли ты, какое наказание наложил бы на тебя закон? В память прежних заслуг твоих я удовольствуюсь тем, что выдеру тебя и сошлю с глаз моих.

– Мой добрый, великий господин, я невиновен! Никогда не посмел бы я прикоснуться к твоей супруге, – ответил Иосэф, и его дрожащий голос звонко раздавался по всему двору. – Она сама меня преследовала и приказала прийти к ней под предлогом приказаний. Когда же я пришел, она стала склонять постыдной речью обмануть тебя, покуда ты отсутствуешь. Я хотел убежать, она вцепилась и…

– Да замолчишь ли ты, змея? Негодяй, развратник! К оскорблению ты прибавляешь клевету! – вскричал Потифар, бледный от гнева. – Ты смеешь обвинять свою госпожу; неужели моя супруга замарает себя прикосновением презренного раба? Ты заслужил, чтобы язык твой лживый вырвали и бросили собакам. Берите его и накажите, как следует!

Полный злости и гордости, Иосэф старался сперва стоически, молча переносить удары, сыпавшиеся на него; но, побежденный страшной болью, он зарычал, как дикий зверь. Ранофрит была в то время в саду. Взволнованная, бледная, прижав руки к груди, она прислушивалась к раздирающим крикам, перемешанным с рычанием, которые, хотя смягченные расстоянием, все-таки достигали ее ушей; она знала, что то были крики Иосэфа, в эту минуту претерпевавшего наказание. Зажав уши, она убежала на другой конец сада, где, тяжело дыша, прислонилась к дереву. Когда кончилось наказание, Иосэф уже потерял сознание, и Потифар приказал отнести его на невольничью половину, перевязать раны, накормить и отослать его только тогда, когда он совсем оправится; но строго смотреть, чтобы он не убежал.

Боль и бессильная злоба мучили Иосэфа, когда он пришел в себя. Лежал он на соломе; спина его, казалось, была одной сплошной раной; каждое движение причиняло острую боль. Он был один и не связан; большая кружка воды, поставленная рядом с ним, позволила ему утолить мучившую его жажду. Шаги за дверью указывали на то, что его сторожили; но это обстоятельство нимало не беспокоило его. Бежать он не помышлял, а думал о мести, – о том, как бы заставить дорого заплатить Потифара и его жену за только что перенесенное унижение.

– Погоди! – прошептал он, сжимая кулаки. – «Подлая собака» отмстит тебе за нынешний день. Таким покрою я тебя стыдом и грязью, которых ты, благородная Ранофрит, никакими ароматами не смоешь. Не знаете вы оба, какой страшной силой я владею!

Занятый своими мыслями, он даже на минуту забыл страдания. Тут он решил прежде всего поправиться и потом начать действовать. На первых порах его оставили в покое, ввиду приказа Потифара не отсылать его до полного выздоровления; а он притворялся, что не может шевельнуться.

На третью ночь он чувствовал себя гораздо бодрее. Боясь дольше откладывать, он решил в эту же ночь привести свою месть в исполнение. Когда бледный свет луны, падая через отверстие в крыше, наполнял каморку тусклым полусветом, Иосэф достал из мешочка, который всегда носил на себе, свой волшебный камень и, сжав его в руках, напряг всю силу воли. Бледное исхудавшее лицо его стало мертвенно-бледным, глаза загорелись диким огнем, на губах полуоткрытого рта появилась беловатая пена. Весь скорчившись, он был похож в этот миг на пантеру, готовую броситься на свою добычу. Затем он поднял руку, державшую камень, и тихо, но внятно проговорил:

– Ранофрит, приди сюда! Приказываю тебе.

Три раза повторил он это, поднял повелительно вторую руку и остался недвижим. Кругом была тишина; раб, стороживший вход, дремал; его шумное и ровное дыхание одно только нарушало ночной покой. Стоя на коленях в полумраке, Иосэф пристально смотрел на дверь, все еще держа поднятым волшебный камень, синеватые лучи которого освещали его сжатые пальцы. Легкий шум раздался снаружи; грубая циновка, заменявшая дверь, приподнялась, – и Ранофрит, одетая только в белую, прозрачную ночную тунику, явилась на пороге. Длинные черные волосы ее были распущены, глаза закрыты, голова откинута назад. Неуверенно, как автомат, приближалась она, словно притягиваемая магнитом к соломенному ложу ее врага, который, схватив ее за руку, притянул к себе. Неописуемое торжество и адская злоба отразились на лице Иосэфа: час мщения настал!

Дикие крики, доносившиеся из помещения рабов, подняли на ноги весь дом. Невольники испуганно выскакивали из своих логовищ, думая, что в доме пожар; крик и шум скоро достигли господской половины. Потифар проснулся и, не видя Ранофрит рядом с собой, вскочил с постели и бросился по направлению все еще доносившихся криков.

В это время Иосэф наклонился к молодой женщине и прошептал повелительно:

– Проснись!

Ранофрит вздрогнула и открыла глаза. Видя себя в незнакомой полутемной комнате, рядом с человеком, которого сначала не узнала, она отшатнулась в ужасе и хотела бежать; но железная рука удержала ее, и взволнованный голос иронически говорил ей: