О. Генри - Андрей Танасейчук Страница 17

«В один плохой холодный день Бедный Старичок шел по дороге. У него был грустный и бледный вид. Холодный ветер развевал его лохмотья. Ах, Бедный Старичок! По этой дороге шли мальчики из школы. Плохие мальчики сказали: теперь мы по-за-ба-вим-ся! И вот они стали бросать в него камни и грязь. Какие жесто-о-кие мальчики!

У Джона Рея было доброе сердце. Ему было грустно потому, что он бросил почти сорок камней и ни разу не попал. Джон был хороший мальчик, и он ходил в Вос-крес-ную школу. Он сказал: О, мальчики, не обижайте бедного старичка, он хром, и грустен, и озяб. Старик услышал его слова, и слеза на-вер-ну-лась на его глаз. О, мальчики! — сказал Джон. — Смотрите, он почти слеп. Давайте поведем его по дороге и столкнем его в реку. Отлично! — закричали мальчишки. О, сэр, пойдемте-ка с нами, мы дадим вам хлеба и посадим вас к огню, — сказал Джон.

Бедный старик не мог вымолвить ни слова, так он озяб. Но он по-тя-нул-ся и схватил Джона Рея за шиворот. По-том он вытер им мос-то-вую и сломал ему клю-чицу. Затем он швырнул его о забор и раз-дро-бил ему поз-во-ноч-ный столб, и испортил его внешний вид. Затем он связал его узлом и проткнул им цир-ко-вую афишу. Сперва Джон вопил что было мочи, но умолк, когда искра жизни его по-ки-ну-ла.

Эта грустная история рас-ска-зана в назидание всем мальчикам, чтобы они не бросались грязью и камнями не-раз-бор-чи-во. Иногда грустный бедный стари-чок может оказаться сквер-ным за-ди-рой со стек-лян-ным глазом» [71].

Как видим, совсем небольшая, но вполне завершенная история. В ней есть и завязка, и кульминация, и развязка. Есть даже характеры. Конечно, видна и несамостоятельность автора, явно подражающего М. Твену, — как тут не вспомнить его «Рассказ о скверном мальчике», эксперименты с диалектом и разговорной речью (И. Левидова справедливо отмечает, что «языковой колорит», к сожалению, в переводе утрачен) и совершенно твеновский «жестокий юмор». Но что же в том удивительного? Ведь именно тогда книги Твена были у Портера «настольными» и он учился. Сожалеть приходится о другом — что сохранилось их мало.

Его аудитория была невелика. Среди слушателей не найти тех, с кем юноша тогда чаще всего общался — Бетти Холл, ее брата, ее супруга и его братьев (о малообразованных «вакеро» речь, понятно, не идет). Учитывая особенности психоэмоциональной конституции «писателя», это объяснимо. Как объяснимо и то, что «постороннему» Диксону свои истории он, наоборот, читал. Симптоматично вполне, что главным читателем в эти первые его «писательские» годы был доктор Белл из Гринсборо — ему он писал с завидной регулярностью. Именно этому человеку (кстати, совсем не близкому в Гринсборо) и предназначалась львиная доля корреспонденции — все эти толстые конверты, заполненные листками, исписанными размашистым почерком, — пространными описаниями, зарисовками, каламбурами, наблюдениями, изрядно сдобренными иронией и юмором.

Писал Портер витиевато, многословно, но молодому доктору и его друзьям (Белл наиболее, по его мнению, удачные послания Портера отсылал приятелям в городок Ленор, откуда был родом), не чуждым изящной словесности, эти писания нравились. Настолько, что однажды (тогда наш герой еще жил на ранчо Холлов) он получил солидный конверт, в котором были вложены диплом, удостоверяющий, что отныне Уильям Сидни Портер — «действительный член Весперского читательского клуба в городе Ленор, штат Северная Каролина», и письмо от секретаря клуба, в котором, в той же витиеватой манере, сообщалась эта радостная весть и излагались мотивы избрания (главным из коих были «выдающиеся литературные достоинства произведений»). На это известие Портер ответил еще более пространным посланием. В нем он благодарил «леди и джентльменов Весперского читательского клуба», писал, что весьма польщен, и обещал и в дальнейшем радовать почитателей его таланта новыми «произведениями». «Не знаю, откуда взялась эта идея, что мои письма могут быть кому-то интересны, — писал он в ответном послании, — но теперь я неизменно буду прилагать все усилия для того, чтобы Вы имели правдивый и точный отчет — в самой краткой и лапидарной форме, конечно, — о том, что мне доведется увидеть и услышать в этой стране».

Судя по фрагментам из тех — сохранившихся — писем, что приводит в своей книге А. Смит (да и другие биографы писателя), они не были ни лапидарными, ни правдивыми. Немногое в них говорило и о том, что пройдет время, и автор этих многословных посланий превратится в мастера короткой новеллы. Но тенденция к юмористической интерпретации увиденного, услышанного и пережитого уже отчетливо видна и в них.

Для большинства современников Портера письма были только письмами, способом передачи информации, но для него, как мы видим, они были еще и школой — своеобразной «гимнастикой», — но укрепляла она не мышцы и связки, а формировала навыки сочинительства, будила и развивала художника.

Весной 1884 года жизнь У. С. Портера на ранчо Холлов закончилась, и он очутился в Остине — столице штата Техас.

Нашего современника столичный статус города может ввести в заблуждение. Его воображение того и гляди нарисует мегаполис с широкими магистралями, громадами многоэтажных домов и тротуарами, заполненными спешащими по делам горожанами. Даже отдаленно в облике Остина середины 1880-х ничего этого не было. В городе проживало едва ли больше десяти тысяч жителей. Единственным действительно крупным городским строением было здание Капитолия штата, да и оно тогда еще только строилось [72]. Большинство улиц даже не было замощено. Днем — из-за жары — город казался вымершим. Жизнь (всего на несколько часов) пробуждалась по утрам, затем замирала, чтобы по-настоящему начаться уже ближе к вечеру.

Хотя, даже в масштабах Техаса, Остин — не самый крупный населенный пункт (Сан-Антонио и Хьюстон и в те годы были куда населеннее), но в восприятии Портера — поначалу жителя провинциального Гринсборо, а затем обитателя уединенного ранчо, конечно, это был большой город, настоящий центр цивилизации.

В Остин будущего писателя привело стечение обстоятельств. «Скотоводческая лихорадка», «свирепствовавшая» в Техасе в 1870-е — начале 1880-х годов, стремительно подходила к концу. Стоимость аренды пастбищ росла, цены на скот падали, его разведение в графстве Jla Салль становилось делом все менее прибыльным, и Холлы решили перебраться подальше, в глушь, где производство мяса, шерсти и т. п. было еще рентабельным. Портера с собой они не взяли — даже не предложили поехать вместе с ними.

Что послужило тому причиной? Замкнутость молодого человека, его, по словам Бетти Холл, «неблагодарность» или — по ее же словам — отсутствие у него некоего «физического и морального мужества»? Едва ли это могли быть экономические причины — при простоте быта «лишний рот» едва ли мог подорвать финансовое положение семьи Холлов. Скорее всего, у Бетти Холл (и это легко читается между строк ее поздних суждений о Портере) накопилась определенная и вполне понятная психологическая усталость. Постоянно, в течение двух лет, ежедневно: утром, днем, вечером — видеть невозмутимую физиономию в общем-то совершенно постороннего тебе человека. В такой ситуации раздражение возникнет у любого и захочется перемен. Тем более что обязательства перед «старейшиной» семейства — доктором Дж. Холлом — выполнены: его пациент совершенно здоров, окреп и даже прибавил в весе. Но, подчеркнем, никакого взаимного раздражения, обид, тем более конфликта не было. По крайней мере между Портером и Ричардом Холлом. Об этом говорит хотя бы тот факт, что несколько лет спустя Ричард пригласил будущего писателя на работу и стал его работодателем, а Портер оказался его верным и исполнительным сотрудником. Да и нового «покровителя», предоставившего нашему герою кров и пищу, нашли все те же Холлы.