Аракчеев - Владимир Томсинов Страница 17

***

Среди екатерининских вельмож и знатных гостей Петербурга правилом хорошего тона почиталось посетить Артиллерийский и Инженерный корпус хотя бы однажды. В марте 1792 года наведался сюда знаменитый Державин. Впечатления от посещения кадетов он вынес самые отрадные, о чем можно судить по нижеследующему письму поэта-вельможи к директору корпуса П. И. Мелиссино: «Поистине я почти не видал никогда толь приятного позорища (зрелища. — В. Т.) для сердца и разума, и особенно любя отечество, Вы ему приуготовляете достойнейших сынов для споспешествования к его благоденствию и для его защиты. Я, кажется, видел и Спарту, и Афины. У меня и теперь в голове порядок везде предуготовленный, исполнение везде с пристойностью и расторопностью; хотя и недостойный ценитель дел похвалы достойных, и не мое это дело, однако от чистого сердца справедливость непременным образом должна везде наружу изливаться. Я ничего не могу другого говорить, как превозносить вас, сотрудников ваших и самое толь любимое вами управляемое юношество, на которое и благоволение монаршее, и ваше попечение не тщетно простираются. Это такой рассадник, на который не даром падают семена». Безусловно, приведенный отзыв Державина о кадетском корпусе написан более восторженным сердцем, нежели реалистичным разумом, но некоторые его метафорические оценки господствовавших здесь порядков вполне оправданны.

Если «Афинами» в духовной атмосфере Артиллерийского и Инженерного корпуса разве что слегка веяло, то уж «Спартой», можно сказать, вовсю сквозило! Молодые люди, поступившие в корпус на учебу, действительно получали здесь воспитание почти в спартанском духе.

Многочисленные занятия и бесконечные физические упражнения, зубрежка текстов и отработка навыков владения оружием, разучивание строевых приемов и назидательные беседы наставников — все это практически не оставляло кадетам свободного времени. Добавим к этому строгость бытовых порядков, за малейшее отклонение от которых следовали наказания, грубое обращение педагогов с обучаемыми, всеобъемлющий надзор за поведением воспитанников, жестокости, совершаемые самими кадетами в отношениях друг с другом, и станет ясно, что жизнь подростков в кадетском корпусе была для каждого из них нелегким испытанием.

Особенно тяжело приходилось детям бедных провинциальных дворян, не имевшим в столице ни покровителей, ни родственников и не получавшим из дому ни денег, ни посылок с продуктами. В корпусе существовал обычай регулярных подношений преподавателям и угощений своих товарищей присылаемыми из дому деликатесами и сладостями. Нетрудно себе представить, как должны были относиться кадеты и преподаватели к зачисленному в корпус мальчику-подростку, с одной стороны, совершенно беззащитному, а с другой — не имевшему никакой возможности соблюсти обычай подношений-угощений.

Пребывание Алексея Аракчеева в кадетском корпусе стало школой прежде всего для его характера, причем школой жестокой, немилосердной. Ему очень пригодились здесь воспитание, полученное в родительском доме, привитые матерью трудолюбие и приверженность к порядку, но не в меньшей степени — и дарованные ему природой умственные способности, впервые явно проявившиеся именно во время его учебы.

Десятилетия спустя граф Аракчеев будет рассказывать о том, как тяжко приходилось ему в кадетском корпусе, как ненавидим был он своими товарищами за мрачный и уединенный характер, как издевались они над ним — буквально дня не проходило, чтобы его не били и чтобы не орошал он слезами бедной своей подушки. Многое в рассказах этих подтверждается либо документами, либо воспоминаниями других людей.

Генерал И. Т. Радожицкий оставил после себя записки, где запечатлел разговор с неким генералом Д., воспитывавшимся в Артиллерийском и Инженерном корпусе в одно время с Алексеем Аракчеевым и даже проживавшим с ним в одной каморке. Этот Д. сообщил Радожицкому, что кадеты не любили Аракчеева и часто дрались с ним и били его.

С самой встречи с братьями-кадетами Корсаковыми Алексей мечтал надеть такой же красный мундир, какой носили они. И вот когда он наконец дождался исполнения своей мечты, ротный каптенармус не дал ему заветного мундира. А поскольку задобрить зловредного кадета-начальника бедному деревенскому дворянчику было нечем, он целых полгода проходил в предельно изношенном мундире, едва закрывавшем ему локти и колени, в то время как однокашники щеголяли в новеньких мундирах. Естественно, что при этом они вовсю потешались над «замухрышкой» Аракчеевым.

Не знали, не догадывались беспечные издеватели и насмешники, что из мучеников выходят жестокие мучители, что нет горчей обид, чем те, что испытаны в отрочестве, что нет мести злее и неугасимее, нежели месть за обиды отрочества.

Брат матери Н. И. Греча — Александр Яковлевич Фрей-гольд (1767 года рождения) — учился с Алексеем Аракчеевым в одном кадетском корпусе, но в более старшем классе. Николай Иванович впоследствии отмечал в своих записках, что Александр был в корпусе «большим шалуном и особенно преследовал кадета Аракчеева, который надоедал всем и каждому». По его словам, исполнителем приговоров кадетского суда над Алексеем был Костенецкий Василий Григорьевич, известный своею физическою силою и разными впоследствии причудами». Пройдет менее двух десятилетий — и офицеру-артиллеристу Костенецкому придется служить под началом генерала Аракчеева.

Добрые отношения с товарищами у Алексея Аракчеева так и не сложились до самого окончания учебы в кадетском корпусе. (Как же будут жалеть они спустя всего несколько лет, что не сумели разглядеть в мрачном, одиноком, открытом для насмешек бедном дворянчике будущего могущественного сановника, фаворита императоров!) Но преподаватели и офицеры-воспитатели сумели оценить его. С первых дней пребывания в корпусе Алексей выделялся среди кадетов своей исполнительностью и усердием в учебе. «Он отличался от всех строгим поведением и прилежанием к наукам», — вспоминал про Аракчеева через много лет один из бывших его сотоварищей.

Особенно легко давались Алексею математика и артиллерийское дело. Но и в других предметах были у него очевидные успехи. За сравнительно короткое время подросток, всю свою предыдущую жизнь проживший в деревне, научился свободно говорить и читать на французском языке. Правда, произношение все же выдавало его деревенское прошлое. Позднее он научится сносно владеть и немецким языком.

Успехи кадета Аракчеева в усвоении преподававшихся в корпусе наук были столь впечатляющи, что он досрочно — уже через семь месяцев после начала учебы — был переведен в более высокий класс. 9 февраля 1784 года его произвели в капралы. 21 апреля того же года он получил звание фурьера, а через пять месяцев, 27 сентября, стал сержантом. В августе 1786 года за успехи в учебе Алексей Аракчеев был награжден серебряной, позолоченной медалью, которая носилась в петлице на позолоченной цепочке.

Не имея возможности задобрить офицеров-воспитателей подарками, Алексей сумел завоевать их благорасположение усердием в учебе, безропотным послушанием и редкой исполнительностью. Дело дошло до того, что кадету Аракчееву стали поручать следить за порядком в корпусе, контролировать то, как другие кадеты вытверживают уроки, и даже проводить дополнительные занятия с нерадивыми учениками. Офицеры-воспитатели проживали тогда вместе с кадетами и, конечно, строго отвечали перед начальством за плохую учебу своих воспитанников, за разные их проделки, в особенности за порчу ими стен, мебели, одежды. Строгий надзиратель и настойчивый репетитор из среды самих кадетов был для офицеров в этих условиях сущей находкой. Оттого и не скупились они на похвалы ему и при каждом случае старались как-то его поощрить.