Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - Хелен Раппапорт Страница 17

* * *

12 марта, в понедельник, Николаю наконец пришлось столкнуться с тем, что ему представлялось наихудшим поворотом событий – Дума утратила контроль над ситуацией в Петрограде, и охраняющие город войска, включая даже элитную императорскую гвардию, дезертировали и присоединялись к восставшим. Удрученный вестями об этой измене и снедаемый тревогой за своих заболевших детей и безопасность своей семьи, Николай отправил сообщение, что немедля возвращается в Царское Село. Наутро в пять утра он сел на свой поезд в Ставке, уверенный в том, что сможет навести в столице порядок. «Мыслях всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и покойно. Много войск послано с фронта. Любящий нежно Ники»66, – телеграфировал он. Если все пойдет хорошо, он прибудет в Царское Село на рассвете 14-го.

Однако в 190 километрах от Петрограда, в Малой Вишере, царский поезд был остановлен. Восставшие захватили находящиеся ближе к Петрограду Гатчину и Лугу. Ему придется повернуть назад. Прибыв в Псков, где находился штаб Северной армии, Николай был проинформирован ее командующим генералом Рузским о том, что положение в Петрограде отчаянное. Получив сообщение от председателя Временного комитета Думы Родзянко, Николай вынужден был признать: «Мое отречение необходимо»67. Вскоре после этого в Псков прибыли будущий военный министр Временного правительства Александр Гучков и депутат Думы Василий Шульгин, чтобы увериться, что Николай не передумает, и наблюдать за тем, как он будет подписывать манифест о своем отречении от престола [10].

Однако никто не ожидал того, что произошло: Николай объявил, что не может передать власть конституционному правительству и, таким образом, отказаться от богоданного права на престол, ибо это будет нарушением воли Божьей; поэтому он решил отречься от престола не только от своего имени, но и от имени своего сына. До этого все ожидали, что престол займет Алексей, а регентом при нем будет младший брат царя Михаил Александрович. Николай принял такое решение, зная, что его больной гемофилией сын может не пережить подростковый возраст. Кроме того, восшествие на престол Алексея означало бы, что он и Александра как бывшие государь и государыня, должны будут отправиться в ссылку. Николай не мог и не хотел смириться с тем, что его разлучат с сыном. Таким образом, престол переходил к его младшему брату Михаилу. Однако Михаил, слишком хорошо понимая, какую отравленную чашу ему предлагают испить, прислушался к совету Родзянко и отказался от такой чести. Подобно своему здравомыслящему родичу королю Хокону, Михаил заявил, что «не примет престола, если его не призовет туда глас народа, выраженный учредительным собранием». Таким образом, отречение Николая открывало путь Государственной Думе во главе с Родзянко к верховной власти в стране68.

Одним из наиболее примечательных парадоксов истории Николая и Александры стало то, что важнейшее решение об отречении от престола было принято Николаем в полной изоляции от жены, которая на протяжении последних двадцати трех лет делала все, чтобы контролировать каждое из его ключевых политических решений. Окажись она в тот момент рядом, она боролась бы против отречения до последнего вздоха. Но поскольку в столице больше не было закона и порядка, а общая ситуация в России была отчаянной, отречение казалось Николаю лучшим и единственным действием, которое он мог предпринять – актом самопожертвования, который поставит заслон на пути революции, лавиной накатывавшейся на страну. Отрекаясь от престола, он надеялся, что это спасет Российскую императорскую армию от кризиса, вызванного расколом между революционерами и монархистами, поддержит военные усилия Антанты и избавит Россию от гражданской войны.

Николай II действовал, как велела ему его совесть, как Бог положил его душе, исполнив таким образом свой долг благочестивого православного христианина. Его отречение стало для него «великим духовным облегчением». Он был готов «ради России расстаться не только со своим троном, но и с жизнью»69. Искренняя преданность стране, выраженная в его манифесте об отречении от престола, в котором он написал, что «благополучие России должно быть превыше всего», не произвела, однако, никакого впечатления на тех, кто считал себя новыми людьми. «Мы посмеялись над наивным анахронизмом в тексте… – вспоминал большевик Николай Суханов. – Это был никчемный клочок бумаги, имевший для нас разве беллетристический, но никак не политический интерес»70.

На следующий день, 16 марта, в час дня Николай II, последний русский царь, в последний раз сел в императорский поезд и под строгой охраной отправился в путь, который вел его под арест. Мысли о том, что ждало его впереди, вызывали у него глубокую меланхолию. «Кругом измена, трусость и обман», – записал он в своем дневнике71.

Но самое худшее для него и его семьи только начиналось. Усилия, направленные на то, чтобы спасти чету Романовых от них самих, потерпели крах; можно ли будет теперь спасти их от возмездия революции?

В своем кабинете в Букингемском дворце 13 марта 1917 года король Георг V с ужасом отметил в своем дневнике, что неизбежное наконец произошло: «Плохие новости из России, в Петрограде разразилась настоящая революция». «Несколько гвардейских полков взбунтовались и перебили своих офицеров», – с тревогой продолжал он, но, по крайней мере, одно во всем этом могло быть поводом для облегчения: «это восстание направлено против правительства, но не против войны»1. С политической точки зрения первоначальная реакция короля на события в России закономерна. Ники свергнут, царизму пришел конец, и он уже ничего не может с этим поделать. Его первостепенной заботой как монарха должно было быть продолжение военной кампании Антанты на Западном и Восточном фронтах войны. Россия должна остаться воюющей страной, чего бы это ни стоило. На первом месте для короля стояли политические соображения, даже в его самой первой записи об отстранении от власти его двоюродного брата.

И все же он был в отчаянии от падения трона Николая после двадцати трех лет правления, особенно из-за того, что все попытки, и его собственные, и других родственников царской четы предостеречь их остались без внимания. У него не было ни малейших сомнений в том, кто в этом виноват: «Боюсь, причиной всему этому – Алики, Ники же оказался слаб». Его жена королева Мария мало что могла добавить, ограничившись одной записью в дневнике – о том, что на чай заходила жена великого князя Георгия Михайловича, сестра греческого короля Константина, и они «обсуждали неожиданные события в России»2.