Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны - Поль Фор Страница 17

Древние не питали отвращения к запаху лука, растения, дающего силу и бодрость, символа долголетия; его не только добавляли во все соусы, но и с удовольствием ели сырым. Подобно современным крестьянам Крита, тогда не отказывались и от клубней гиацинта, Muscardi comosum Mill, чей острый вкус кажется сегодня нестерпимым. Наконец, вероятно, что к тяжелому чесночно-луковому духу примешивались более нежные ароматы: терпентинной смолы фисташкового дерева (в надписях — te) и иссопа (u-). Неизвестно, считали ли они ягоды черники и крушины благовонием, слабительным или красителем. В системе восприятия вкусов и цветов, столь отличной от нашей, кухня, медицина и магия сталкиваются и меняются ролями. Даже для Платона это — три искусства или ремесла, которые довольно трудно различить.

Разве могли они не обладать особыми вкусовыми ощущениями, коли сама основа питания так отличалась от нашей? Почти сплошь вегетарианцы, эти ремесленники и земледельцы, обслуживавшие микенские дворцы, — мужчины, женщины и дети, в силу обстоятельств не склонные к обжорству, получавшие жалованье зерном (ячменем и пшеницей), сушеной смоквой и солеными оливками. Лишь в праздник им удавалось поесть немного мяса (баранины, козлятины или говядины) жертвенных животных, принадлежавших хозяевам стад, вождям и жрецам. Последние, несомненно, потребляли мяса несколько больше, но и тут определяющую роль играли религиозные запреты и некие обстоятельства.

Время от времени благородные господа добывали немного дичи на охоте. Жители побережья и моряки ели больше лепешек, бобовых и фруктов, чем моллюсков и рыбы — о такого рода добавках к рациону почти не упоминается до эпохи эллинизма. В те века, когда не знали картошки, артишоков, помидоров, почти всех наших овощей и фруктов, заботливо селекционированных за долгие тысячелетия, населению Греции приходилось питаться мукой, которую они добывали из растений семейства мотыльковых и зерновых, известных людям с эпохи неолита (чаще всего из нее готовили кашу, лепешки и галеты). К этому, естественно, присовокуплялось оливковое масло, мед одомашненных пчел, мелкие яблоки, груши-дички, смоквы и орехи из сада и виноград с огороженных каменной стеной виноградников. На Крите, издревле более утонченном, готовили также тесто из айвы и сахар из плодов цератонии. Везде женщины и мужчины с благодарностью собирали дары всех времен года. Вспомним длинный перечень растений, виденных нами в лесах и зарослях на горных кручах: орехи, терновник, тутовые ягоды и т. д.

На огороде вместо наших салата, лука, портулака, рапунцеля, опунции выращивали съедобный подорожник, вместо моркови, красной свеклы, редиски греки знали пастернак, репу, хрен, чьи названия сохранились еще с доэллинской эпохи. То же касается разных видов более или менее горькой тыквы и огурцов. Но овощем с большой буквы была белая, или лиственная свекла — lakhanon. Понятно, что хозяйкам и их гостям очень хотелось сделать поострее вкус этих нередко слишком пресных (или «холодных», как определяет их греческий язык) растений. Ясно, почему они использовали тысячи приправ и предпочитали дикий сельдерей и цикорий луку-порею и кольраби своих огородов.

В числе прочих признаков цивилизацию прекрасно характеризуют излюбленные растения, пища и напитки ее представителей. Каждый знает, что рис, просо, соя, манго распространены в Восточной и Юго-Восточной Азии, сорго и ячмень — в Экваториальной Африке, маис и батат — в Центральной, арахис и маниока — в Южной Америке. К ячменю, пшенице-однозернянке, крахмалосодержащим растениям, чечевице, гороху и бобам Ближнего Востока эгейский мир мало-помалу присовокупил оливы, виноград, смоквы, плоды привитых и тщательно обрезаемых розоцветных — яблоки, груши, сливы и т. п.

Во время Троянской войны ахейцы пили вино из больших двуручных чаш, ели пшеничный хлеб с кусочками свинины и баранины, в то время как ближайшие к ним цивилизации на свинину наложили запрет, а из напитков признавали в основном пиво и мед. Но каков особый вклад микенцев в весь ассортимент человеческой пищи и питья? Дело не в том, что они предпочли культурные растения желудям и диким ягодам предков, а мясо жирных волов — диким козам и каменным баранам.

Заслуга микенцев в том, что они раз и навсегда научили потомков искусству превращать еду в трапезу, благоухающую всеми ароматами греческой земли, и подавать к ней вино со специями, о котором сразу и не скажешь, напиток ли это, живительный нектар или кровь бога Диониса. Пожалуй, они изобрели не способ накормить людей или дать им подкрепиться, а средство сделать их ближе друг другу и человечнее. Речь идет об искусстве радушного приема гостей. Достаточно перечитать отрывок из XI песни «Илиады», где прекрасная Гекамеда готовит аперитив пилосскому царю старцу Нестору (между прочим, большую часть компонентов этого напитка мы находим на табличках Un 02 и 718 его дворца): «Прежде сидящим поставила стол Гекамеда прекрасный, ярко блестящий, с подножием черным; на нем предложила медное блюдо со сладостным луком, в прикуску напитка, с медом новым и ячной мукою священной; кубок красивый поставила… в нем Гекамеда, богиням подобная, им растворила смесь на вине прамнейском, натерла козьего сыра теркою медной и ячной посыпала белой мукою…» («Илиада», XI, с. 628–640). Пилосские тексты ограничиваются добавлением к этому перечню сухих фруктов, олив и больших количеств мяса. Готов поспорить, что редакторы сознательно опустили зернышки майорана, садового чабера и тимьяна. Для любого греческого дома они были столь же естественны, как любезность и неподдельное радушие.

Древние тексты и пережившие свое время обычаи создают у нас впечатление об утонченности цивилизации и народа. Мир здесь не превалирует над человеком. Скорее, наоборот.

Следуя за взглядом Зевса или летящим в крылатых сандалиях Гермесом, мы промчались по скудной земле и почти бесплодным скалам страны, окруженной морем, «где ничто не растет», по пустошам и болотам. Казалось бы, довольно безотрадное зрелище по сравнению с соседними империями. Но, однако, их владыки называли царя «ахиявов» «брат мой», принимая в расчет военные корабли ахейцев и их закаленных бойцов. В XIII веке до н. э. древняя земля Ахайя была богатой и могущественной, сильной людьми, урожаями, золотом. Государи требовали, чтобы их хоронили вместе с баснословными сокровищами, отобранными у подданных посредством разнообразных видов дани, в том числе дани кровью. Как же объяснить такой расцвет? Каким образом маленькая страна достигла подобного величия? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно понаблюдать, как день за днем живут и умирают ее обитатели.

Любого, кто занимается изучением микенской цивилизации в апогее ее развития, не могут не поражать четыре специфические черты, которые нигде более не встречались вместе, ни прежде, на минойском Крите, ни после, в том греческом мире, который описал Гомер: изобилие крепостей, власть, сосредоточенная в руках людей войны, эксплуатация тех, кто работал на земле, и успехи тех, кто ходил в морские походы. И так было независимо от этноса, правящей династии, языка, географического местоположения. А удерживали их вместе, этот букет из четырех более или менее ядовитых цветков, презренные экономические обстоятельства. Несколько родов, прочно обосновавшихся в городах, от имени богов правили всем народом, состоявшим из солдат, земледельцев, скотоводов, ремесленников, моряков, искателей приключений и разбойников. И море испытывало их всех. Крепости со своими дворцами, храмами, мастерскими, торговыми лавками тщетно претендовали на заглавную роль в этом действе: Средиземное море, такое близкое, со своими флотилиями, предназначенными для разбоя, и землями, предназначенными для захвата, со своими не знающими удержу захватчиками и пиратами, подтачивало социальные связи, как вода подтачивает прибрежные утесы, поглощая берега. И хотя стена крепости кажется громадной и из века в век растет ее мощь, крепость все равно опустеет, и жители оставят ее, едва решат, как троянцы, что сопротивление бесполезно.