Ощепков - Александр Куланов Страница 17

Данные, приведенные Горячковской и ее оппонентами в дискуссии на страницах русской прессы, позволяют уточнить некоторые важные статистические детали, касающиеся обучения группы русских переводчиков. Горячковская назвала общую численность на 1908 год: 34 человека. Но больше нигде такое большое количество семинаристов не упоминается, и в немногочисленных сохранившихся документах они не перечислены. Опубликованные материалы японской печати дают нам имена первого десятка. Внимательное чтение дневников и статьи архиепископа Николая показывает, что порой в семинарии одновременно училось до восемнадцати русских юношей (как в декабре 1910 года), но при этом далеко не все они содержались за счет военного ведомства. Не все учащиеся смогли выдержать напряженное в психологическом и интеллектуальном отношениях обучение — свидетельство тому беспрецедентный процент (почти половина!) отчисленных по разным причинам (тут Горячковская оказалась весьма близка к истине). Собрав воедино всю имеющуюся и очень разрозненную информацию, включая, например, плохо читаемые подписи на групповых снимках, где запечатлены семинаристы, мы получаем пока еще очень неточную сводную пофамильную таблицу данных, полученных на известных нам русских учеников — предшественников, однокашников и младших товарищей Василия Ощепкова:

Как видно из этой таблицы, русские семинаристы, будучи примерно ровесниками, имели разные судьбы — об одних не известно практически ничего, нет даже года рождения, и время обучения в семинарии проставлено лишь условно, о других мы знаем относительно немало. Сохранилось кое-что в отзывах о подростках в дневниках архиепископа. Правда, большинство из них носят скептический характер. Причин тому несколько, и о главной уже было сказано: владыка Николай всеми силами отбивался от попыток военного командования навязать ему еще учеников, снова и снова подчеркивая, что главная задача семинарии заключается в том, чтобы «…готовить служителей для Японской церкви». Это не значит, что он был противником подготовки русских переводчиков в Японии вообще. Напротив, «архиепископ сильно желал развития дела толмаческой школы в Токио, но он признавал для этого необходимым дать ей несколько другую постановку, а именно, выделить ее в особое учреждение, усилить в ней преподавание русского языка и русских предметов и ввести для учащихся особую систему командировок, по которой дети, по усвоении японского языка и письменности настолько, чтобы учиться вместе с японцами, отсылались бы, каждый в отдельности, из Токио в японские школы в провинцию на год или на два, где они усовершенствовались бы в языке, не видя ни одного русского и не слыша за это время ни одного русского звука. Для этого, конечно, он считал необходимым особое соглашение с японским правительством», — вспоминал Д. М. Позднеев [76].

Кроме того, часть отчисленных покинула Токио за поведение, несовместимое со статусом ученика Православной семинарии, и владыка Николай осознавал, что каждый такой случай — удар по престижу Русской церкви в целом. Вот две характерные записи: «Ректор Семинарии И. А. Сенума и два главных наставника, кандидаты, Арсений Ивасава и Марк Сайкайси, пришли коллективно просить удалить из семинарии двух русских учеников из Харбина: Иосифа Шишлова и Александра Айсбренера — за слишком дурное поведение: начинают ходить по непотребным домам. Все японские ученики возмущены этим и собираются все ко мне прийти требовать исключения их, если я не послушаюсь ректора и наставников. Нечего делать! Шишлов и Айсбренер отосланы в Иокохаму к военному агенту Владимиру Константиновичу Самойлову, полковнику, для препровождения их в Харбин. Генералу Чичагову я написал, впрочем, что назначение, с которым присланы сюда эти ученики, наполовину исполнено: они могут служить толмачами для устных переводов с японцами» [77], и: «Русских учеников ныне в Семинарии 13; и все ведут себя добропорядочно и учатся хорошо, кроме одного, Михаила Сокольского, с которым нет средств сладить: ничего не делает и постоянно нарушает школьные правила; а назначат наказанье — не обращает на это внимания; сколько ни уговаривай — к стенке горох; над всем смеется, в глаза лжет; называет школу адом, клянет своего дядю, ротмистра, который четыре года назад определил его сюда. Как ни жаль… придется послушать Ивана Акимовича Сенума, который больше всех терпит от него, и отослать его в Харбин» [78]. Подобным же образом (за непослушание, нежелание учиться или нарушение правил семинарии) были отчислены Емельян Родионов, Владимир Зембатов («родом кавказец, лет 20 детина, исключенный из Семинарии за то, что не подчиняется дисциплине ее») [79], Иван Попов, Павел Кузнецов. Младший из братьев Юркевичей — Федор оставил семинарию «по неспособности к обучению». Все уволенные семинаристы получили проездные документы и деньги на дорогу — до города, откуда они прибыли когда-то на учебу, и должны были отправиться на родину под контролем представителей военного ведомства (Федора Юркевича забрал домой приехавший за ним с Сахалина отец, и его дальнейшая судьба неизвестна) [80].

В то же время Д. М. Позднеев отмечал, что «…судьба этих мальчиков всегда сильно озабочивала архиепископа. Он чувствовал, что в миссии слишком много прямого дела для того, чтобы уделять силы делу стороннему, но признавая, что такая система командировки детей в страну является наилучшею для подготовки русских толмачей, он мирился с неудобствами и продолжал работать. Его глубоко возмущали статьи дальневосточной прессы, настаивавшие на бесполезности командировок таких мальчиков в Токио только потому, что некоторые из них, оказавшись непригодными для изучения японского языка, были отправлены архиепископом обратно на родину. “Удивительно мало у нас системы и выдержки, — говорил он по этому поводу. — У русских в крови какой-то анархизм, непременно все ломать и разрушать до основания… Вот теперь с этой школой: только что налаживается дело, только что ребята начинают переходить на настоящую работу, учатся вместе с японцами, ходят в японские классы, начинают привыкать к японской скорописи, только что дело налаживается, сейчас уж и закрывать. И опять останемся как старуха в сказке: будем сидеть пред своей избушкой с разбитым корытом”» [81].

Наконец, и эта претензия в дневниках встречается чаще всего, глава миссии был недоволен успехами русских юношей в изучении японского языка и снова винил в этом приславшее их в Токио командование: «В 8 часов мы с Преосвященным Сергием пошли в Семинарию на экзамен. экзаменовались 13 учеников русских по японскому языку, причем был Дмитрий Матвеевич Позднеев и О. Петр Булгаков; первый интересовался успехами их по поводу готовимой им брошюры о необходимости знакомства с японским языком у русских; успехи оказались плохими — подбор учеников совсем плохой. Военное начальство в Харбине и Хабаровске хочет приобрести переводчиков, даже и тратится на это, а чтобы прислать способных учеников — не подумало об этом» [82].