Семь футов под килем - Владимир Шигин Страница 18

— Девиц куда больше, чем провожатых, будет, где разгуляться!

Русских офицеров тут же рассадили между девицами. Знакомясь, говорили по-английски, а кто не знал, по-французски.

Девицы тоже явно готовились к встрече и ознакомились с азами русского языка. Неизвестно, кто их обучал, но с прелестных губ то и дело слетали столь крепкие боцманские ругательства, что наши офицеры были в полном восторге. Затем заиграли менуэт, после которого начались всяческие мудреные кадрили. Вскоре уже каждый из офицеров имел собственную даму. К Броневско-му подсела очаровательная блондинка.

— Меня зовут Бетси! — дерзко взяла она его под руку.

— Владимир Броневский из дворян Псковской губернии! — представился слегка ошарашенный этакой смелостью мичман.

— Мы отныне сами выбираем себе кавалеров, потому что мы эмансипе! — просветила молоденькая спутница запыхавшегося Броневского после очередного замысловатого па.

— Это что еще такое? — искренне удивился тот.

— Эмансипе — это когда мы командуем мужчинами и делаем, что только захотим! — гордо вскинула кукольную головку Бетси.

«Не приведи, Господи! — с ужасом подумал мичман, но виду не подал, а, покрепче обняв свою партнершу, сделал удивленное лицо.

— Подумайте, как это интересно и, главное, ново!

— О, вы, я вижу, настоящий джентльмен и друг эмансипе! — улыбаясь, прошептала Бетси ему в ухо. — Вы мне уже, определенно, нравитесь, а потому можете вполне рассчитывать на взаимность!

Затем объявили новый танец — экосез, после чего были накрыты столы. Дамы сами наливали своим кавалерам вина. Потом опять до изнеможения плясали экосез. Ближе к утру офицеров начали развозить по домам. Броневского довольно бесцеремонно забрала к себе его милая партнерша.

Когда ж в полдень следующего дня мичман покинул гостеприимный дом, очаровательная хозяйка которого из окошка послала ему прощальный поцелуй, Броневский был настроен уже куда более снисходительно: «А все же не такая уж плохая штука эта их эмансипе!»

* * *

Ну, а как отдыхали в иностранных портах наши матросы? Вот некоторые типичные картинки поведения наших матросов в английских портах, запечатленные в рассказах наших матросов и записанные позднее историком Н. Калистовым: «При незнании английского языка нашими матросами и русского английскими казалось бы невозможным, если бы и те и другие не прибегали для взаимного понимания к одному старому, испытанному средству, которое одинаково успешно развязывало и русский, и английский, и всякие другие языки. Несколько стаканов грога или джина оказывались в таких случаях настолько полезными, что через час, много — два матросы уже так хорошо понимали друг друга, что, о чем бы ни говорил англичанин на своем языке или наш на русском или даже малороссийском, для них все уже было гораздо яснее. Англичанки, которые также приветливо относились к нашим матросам, в этом смысле были не так понятливы; кто-то посоветовал им к английскому слову «дир» (дорогой, милый) прибавить русское окончание «ушка», и они так и называли наших «дирушками», считая это настоящим русским словом. Наши же, в свою очередь, неизменно называли их «мадамами», полагая, что это слово звучит достаточно хорошо по-английски. Дальше этого знакомство с англичанками не шло. Все эти гулянки на берегу заканчивались обыкновенно самыми нежными прощаниями: англичане провожали наших матросов на пристань, дружески и многократно обнимались и целовались с ними и так же, как и наши матросы, выражали надежду еще раз встретится, но уже в море, в общем деле против французов».

Вот типичная картинка поведения наших матросов в Греции во время Первой Архипелагской экспедиции. Российские матросы, на берег спускаемые, вели себя, как правило, с достоинством. Прогуливались чинно по улицам, раскланивались с жителями, деликатно угощались виноградом, апельсинами и прочими померанцами. Особенно нравились апельсины — вкус слаще сахара и от жажды помогают. Греки, смеясь, советовали их от скорбута: дескать, зубы укрепляют, особенно же хвалили кожуру. Вняв их советам, пожилые матросы терпеливо ее жевали, выкидывая прочь сочную сердцевину. Предлагали греки и морские ракушки. Показывая пример, ловко вскрывали створки и быстро уничтожали содержимое.

— Вы, братцы, извиняйте, конечно, — отводили глаза офицеры и матросы, — но слизняков не потребляем!

На третий день стоянки и до Васьки Никонова дошла очередь съезда на берег. Обратился он по такому случаю чин-чинарем. Надел белого сукна камзол с обшлагами зелеными, штаны-брижинги белые, на голову водрузил круглую шляпу с подбоем васильковым, по цвету корабля. Васька — парень общительный и языкатый. Скоро познакомился с девкой-гречанкой. Девка — красавица, черные волосы по плечам распущены. Угощала она Ваську фисташками сладкими. А потом он, как барин, восседал у нее в доме на почетном месте в красном углу, а отец девки все подкладывал ему в тарелку угощения да подливал в стакан. Васька ел и пил учтиво, откушав, благодарил вежливо. Нельзя, чтобы на чужбине люди о российском матросе думали худо.

На улицах ребята с «Трех Святителей» да с других кораблей отплясывали вприсядку.

— Эй! Василь! Давай к нам! — кричали они, завидев выходящего из дома Ваську с девкой.

— Пошли, что ли, отпляшем! — подмигнул тот девке.

— Пошли, — смеялась, тряся серьгами, гречанка. — Пошли, Васья!

С матросами других стран наши вступали порой в настоящие состязания, из которых нередко выходили победителями. Вот, к примеру, типичный случай, произошедший во время плавания эскадры адмирала Спиридова в Средиземное море в 1769 году, когда во время перехода Немецким (Северным) морем линейный корабль «Европа» поставили в Портсмуте в сухой док, а для ускорения ремонта нагнали на него матросов со всех кораблей эскадры, находившихся в Портсмуте. В один из дней попал в такую рабочую команду и комендор с «Евстафия» Алексей Ившин. Еще в Гуле был переведен он временно на «Северный Орел» с боцманом Евсеем для доукомплектования. Работали матросы на «Европе» в охотку, после духоты и сырости батарейных палуб дело спорилось. Бухнула полуденная пушка — уже и к обеду пора. Вооружился Асха ложкой, черпнул варева, в портовой кухне приготовленного, и выплюнул, чертыхаясь. Не едал он отродясь гадости подобной. То был знаменитый английский потаж — гнилая сборная мешанина. Англичане, работавшие тут же, хлебали его без всякой брезгливости.

— Притерпелись, бедолаги, — пожалел их комендор, доставая ржаные сухари, — а мы к такому пойлу не приучены.

За ним повытаскивали сухари и остальные. Обедали молча: какой разговор на пустой желудок? Леха уж на что балагур, и то приумолк.

Искоса поглядывали на английских матросов. Несладкая жизнь у них тоже, видать. Особенно поразили евстафиевцев их спины, сине-багровые от сплошных рубцов. На русском флоте тоже линьками наказывали, но чтоб живого места на теле не было — такого россиянам видеть не доводилось.

Откуда было знать Лехе и его товарищам, что менее чем год назад доведенные до крайности английские матросы Лондонского порта отказались выводить с море свои суда. Бастующих поддержали в других портах. Забастовка была подавлена жестоко. Во всех портах, помимо морской пехоты, разместили кругом подразделения войск, готовых в любую минуту расправиться с бастующими экипажами. Условия жизни матросов стали еще хуже.