Царь Давид - Жеральд Мессадье Страница 18

– Будь благоразумен, – прошептал Ионафан Давиду. – Первая танцовщица – моя сестра.

Посматривая вокруг, Давид заметил, что взгляды соседней группы направлены в его сторону, при этом смотрящие старались скрыть свое внимание.

Ионафан аплодировал вяло, поддерживаемый офицерами, но Давид по-юношески азартно хлопал в ладоши, притворяясь, что пьян.

Он понял, что замышлялось. Он встал, чтобы плясать вместе с танцовщицами. Аплодисменты удвоились. Сверкнул взгляд Саула. Танцовщицы прошлись по саду и вернулись к месту царя. Они танцевали на месте, кружась, и шум систр поднимался до небес. Потом они разбрелись, отвечая на приглашения гостей, предлагавших им кто – вино, кто – печенье. За исключением одной, первой из танцовщиц. Она обратилась к Давиду. На вид ей было лет пятнадцать.

– Я пришла посмотреть на героя, рассказы о подвигах которого сотрясают наши дома, – сказала она без смущения.

– Если бы я знал твое лицо, то убил бы Голиафа только затем, чтобы завоевать твой взгляд, – ответил Давид.

– Ну, тогда предложи мне кубок, – попросила девушка. Это сделал Ионафан, который протянул ей его с иронией.

– Итак, мой брат – виночерпий героя, – сказала она огорченно.

– Твой брат – твой виночерпий, Мерова, – ответил Ионафан.

Она присела на краешек, так как девушки, достигшие половой зрелости, не могли сидеть с мужчинами.

– Ты умеешь только рубить головы? – спросила она Давида.

– Если бы они были из золота, то я сделал бы из них тебе ожерелье, – ответил он.

Она засмеялась. За соседним столом не упускали ни слова из их разговора.

– Тогда сохрани их для своей возлюбленной, – сказала она притворно кисло.

– Твои глаза подобны меду, глаза моей возлюбленной – уксусу.

Она засмеялась еще громче, но глаза ее оставались серьезны.

– У тебя сахарные уста, – сказала она.

– Чтобы быть равными твоим губам, – возразил он, добавив нежности во взгляд.

Ионафан слушал и улыбался, время от времени украдкой бросая взгляд в сторону отца.

– Есть ли у тебя сердце теперь, когда ты бросил камень в лоб Голиафу? – снова бесстыдно начала девушка.

Он откровенно рассмеялся, показав свои ослепительные зубы.

– Может быть, нужно, чтобы я положил свое сердце в пращу, чтобы добиться твоего? – спросил он.

Все сидящие за соседним столом услышали реплику, и даже Саул разразился смехом.

– Смотри, Мерова, как бы мне не назвать тебя лейтенантом! – бросил Ионафан.

Она притворно смерила его презрительным взглядом.

– Ты берешь женщин в лейтенанты?

Но вместо того, чтобы рассердиться, он засмеялся громче и протянул ей финик.

Царь решил, что время истекло, и встал. Царское место опустело, лишь несколько лейтенантов задержались на минуту.

Тихо опускалась ночь.

– Мне нужно удалиться, – шепнул Ионафан Давиду. – Будь осторожен.

Давид кивнул в знак согласия и покинул сады. Он устремился на край плоскогорья, которое завершало долину, а на границе переходило в царские сады. Миндаль, яблоки, абрикосы простирались до долины, благоухая в темноте, когда поднимался ветер. Не было нужды оглядываться. Он знал, что за ним кто-то идет. Вскоре она догнала его. Она молча шла рядом.

– Ты откусила язык? – спросил он наконец.

– Я не должна быть здесь, – сказала она недовольно.

– Тогда почему ты здесь?

– Потому что ты красив.

– Но в темноте ты меня не видишь.

– Я увижу тебя завтра, если будет нужно.

– Ведь не взгляды же ты ловить пришла, – сказал он с нежностью. – И не своим глазам пришла ты угождать.

Она не ответила. Он положил ей руку на грудь. Она была развита. Была ли она девственницей? Она его не оттолкнула.

– Уже лето, – сказал он, рука, вздрагивая, скользила от одной груди к другой.

Она напрягла свое тело. Он привлек ее к себе и склонил так низко свое лицо к ее лицу, что волос не прошел бы меж их губами. Она прерывисто дышала, и он вдохнул в себя запах вина, которое она пила. Он ласкал ее груди через ткань платья, пока ее соски не стали твердыми. Тогда, нежно отодвинув ногу Меровы, он медленно поднял платье, потом тунику, и она тихо вскрикнула.

– Ты знаешь, как создан мужчина? – сказал он, взяв ее руку и направляя ее. Она снова вскрикнула.

– Это то, что ты берешь в себя от мужчины, – сказал он, опуская медленно, очень медленно свою руку по животу Меровы, пока не коснулся выпуклости тела. – И так, как ты меня ласкаешь, я тебя ласкаю, – шептал он, вкушая медленное, но несомненное влечение к нему этого женского тела, напряжение перед бурей. Она ждала, что он лишит ее девственности, и он это знал. Она была обещана победителю Голиафа, следовательно, она ему принадлежала. Но Саул хотел, чтобы он ее изнасиловал, чтобы быть обесчещенным, а Давид насиловал только сердце. Он склонился к ней и вспомнил девушку, которую оставил по дороге в Вифлеем.

Она уперлась спиной в руку, которая ее поддерживала.

– Так будет с тобой в том случае, если я возьму тебя в жены, – сказал он, все еще наклоняясь над ней. Он угадал взгляд, который она устремляла на него в темноте. – Но тогда это не будет украдкой. Ты можешь только знать, что почувствуешь, но ты остаешься девственницей. И ты сможешь, если ты осмелишься это сказать, подтвердить, что Давид мужчина.

Она растерялась.

– Ты меня не взял, – сказала она. – Будут говорить, что я уродина.

Он рассмеялся.

– Где скажут это, если это не во дворце? Ни одна царская дочь не уродлива, Мерова, а ты меньше других.

– Но я твоя! Мой отец обещал меня победителю Голиафа.

– Что же он не сказал мне это сам?

– Вот поэтому ты не взял меня? – спросила она.

Он тихо и горько засмеялся. Вот сколько стоила ему слава! Народная слава, любовь царевича, ревность царя, а потом недостойные интриги, инструментом которых была одновременно хитрая и наивная девушка.

– Но ты можешь приходить за удовольствием каждый вечер, – предложил он насмешливо.

Она поднялась и ушла быстрым и раздраженным шагом. Мерова, однако, была упорной. А может быть, действительно влюбленной. Или и то и другое. Она вернулась в следующие вечера, настойчиво добиваясь своей цели, используя для этого все тонкости, которыми она владела инстинктивно или которые были рекомендованы ей сожительницами дворца. Но если он извлекал из этого удовольствие, не уступал и смеялся, неистово избегая главного, то она старалась его то оцарапать, то покрывала поцелуями.