Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир Страница 18

Аттила глянул на льстеца.

— У меня есть чем заняться.

* * *

Наступила зима, степи покрылись шестью дюймами снега на четыре долгих, горьких месяца. Говорят, в Скифии на самом деле только два времени года: время огня и время льда. Тихие весна и осень настолько коротки, что в этой стране крайностей едва ли заметны. Черные войлочные палатки были завалены снегом. По бесконечным заснеженным равнинам лишь изредка мелькали горностаи.

Однажды вечером Аттила созвал двадцать мужчин и двадцать женщин к себе в новый деревянный дворец, дав каждому тяжелый кошелек с золотом. Однако каган приказал в следующий раз одеться просто. Затем он отправил их на юг, где стояла суровая зима, пошутив, что у соглядатаев появится возможность оценить солнечный свет средиземноморских стран.

Некоторые из мужчин и женщин отправились как муж и жена, другие — как брат и сестра, третьи, как казалось, являлись родственниками. Верховный вождь позаботился, чтобы никто не шел в одиночестве. Аттила послал их на юго-запад, в великие города империи — Сирмий, Константинополь, Равенну, Медиолан и даже в сам Рим, либо далеко на запад — в Тревер или Нарбон, далеко на юг, в жаркую и пыльную Антиохию и Александрию. Сколь странны эти места для степных всадников!

Каган велел ученикам найти работу писцов или слуг у богатых и могущественных людей, втираться в доверие повсюду, где они оказывались: в дома сенаторов, патрициев, землевладельцев, епископов и префектов. Они станут называть себя лишь «жителями Востока», если их станут спрашивать о роде и месте рождения. Когда появится важная, на их взгляд, информация, необходимо покинуть своих хозяев тайно ночью и отправиться обратно, в степь, никогда не доверяя кому-либо еще и не оставляя письменных сообщений, и вообще никогда ничего не фиксируя на бумаге.

Из отдаленных портов Массилии и Равенны, Аквилеи, Фессалоник, Александрии и Антиохии ученики вновь должны были отправиться на восток, через Босфор, и на север, к берегам Понта Эвксинского, выйдя на сушу в устье Танаис, Офиузы или Херсонеса, словно выжившие аргонавты при Пагасе, несущие Золотое Руно. Там, поднявшись вверх по реке и добравшись на лошадях до лагеря гуннов и дворца самого Аттилы, они смогли бы передать ему свое сокровище — знания. Верховный вождь благословил бы тех, кто пришел, даровал кубки и золотые кольца, о которых никто не смел мечтать.

Со смешанным чувством страха и возбуждения шпионы отправились в долгое и утомительное путешествие.

Что касается двух византийских купцов, то их миссия была закончена. Аттила никогда не забывал и не прощал дерзости, которую они позволили себе в ту темную ночь у шлюзов реки Танаис. Купцы поняли это сейчас, но, увы, слишком поздно. Утром, когда шпионы уходили, верховный вождь приказал Есукаю и Аладару привести их на берег реки и оставить там, стоящих на коленях и дрожащих в покрытых инеем зарослях длинной осоки. Два воина забили ослушников до смерти. Такая гибель, самая постыдная для любого человека, была им уготована.

Тела купцов столкнули в реку, где они недолго плавали среди льдин. Пустые черепа раскололись, выпуская пузырьки воздуха, мозг серой массой тянулся жирной пленкой позади, откуда шел на рассвете пар, смешивающийся с холодной водой.

Всю ту зиму Аттила выжидал, до самой весны, когда слой льда на реке стал медленно уменьшаться и исчез, превратившись в пар под лучами встающего солнца, снег сошел с бесконечных просторов, и степь покрылась ярко-зеленой травой, словно крылья зимородка.

Каган ждал в одиночестве, живя своей мечтой. Он стал подобен волку или пауку, Железной реке, неторопливой, спокойной и безжалостной Волге, в честь которой, по мнению некоторых, он получил свое имя. Но никто, как я полагаю, никогда не узнает истинного значения имени великого гунна.

В деревянных стенах дворца правителя эхом отдавался крик не одного, а двух новорожденных младенцев — двух дочерей Аттилы. А в палатке, где жили наложницы, появилось на свет еще несколько детей. Мальчикам дал имена сам великий вождь, девочкам — их матери. Они получили гордые, величественные имена: Айжизель, что значит Прекрасная Луна, Незебеда, что означает Вечное Счастье, и Севгилья — Возлюбленная.

* * *

Каждый день на равнинах, под пронизывающими зимними ветрами, отряд воинов, насчитывающий всего несколько сотен, скакал галопом и заходил с фланга по команде. Весной это делалось уже с большей охотой. Они учились останавливаться у невидимого препятствия по сигналу своего вожака, учились выпускать стрелы на невообразимой скорости.

Пара лучников и метателей дротиков погибли, по-прежнему держа оружие в руках, их глаза горели жаждой мести. Но отряд воинов становился сильнее и, что более важно, они стали увереннее в своих силах. Бойцы начали скучать по битве, в которой могли бы применить приобретенные навыки и закалить души.

Однажды вернулась одна из двадцати избранных женщин, она сразу направилась во дворец. Прошло много часов, прежде чем она вышла оттуда. Разведчица снова оказалась рядом со своим терпеливым мужем и детьми, а в руках ее был мешок, полный золотых колец. На ее лице светилась необычная улыбка. После этого домой вернулись еще несколько — все в одно лето. Они принесли Аттиле информацию, которую он ждал, и даже больше.

Наконец пришел последний из сорока шпионов. Ни один не погиб по собственной глупости и не провалил задание. Так Аттила узнавал то, что ему было нужно, и с каждым днем становился сильнее. И народ (женщины больше, чем мужчины) чувствовал эту странную увеличивающуюся силу и энергию. Люди радостно улыбались. Женщины снова играли древние песни на арфах, в нескольких строках восхваляя ратные подвиги своих мужчин, но гораздо более высмеивая их за слабость или неуверенность.

Безжалостный каган устроился на деревянном троне в деревянном дворце и, улыбаясь, задумался. Сейчас было пора. Годы проходят, размышлял он, все созрело. И пора, пора сорвать сочный, спелый фрукт — Рим. Или, точнее, сбить с дерева и раздавить его, поскольку он слишком перезрел, испортился и не подходит в пищу ни человеку, ни животному. Время пришло. Есть планы, есть силы, чтобы вести войну. «Я сделаю свой народ сильным, его имя станет известно всем остальным племенам. Мои люди перестанут быть объектом для насмешек и подставкой под ноги чужеземных правителей. Разве христиане не говорят в священной книге, что есть время любить, время ненавидеть, время воевать и время мириться? Смотрите, у меня есть власть; и я готовлю свои земли к войне».

После печальных лет отрочества, которые пришлось провести как раб-каторжник в Риме, он мог быстро, словно сам дьявол, процитировать римское священное писание.

Аттила улыбнулся. Теперь пришло время воевать. Богам, в конце концов, это должно понравиться. Как и их созданию — человеку, выходящему на арену, чтобы видеть действие.

Боги… Им, должно быть, понравится и этот человек.

Насколько Аттила узнал от своих шпионов, поздним летом того года, который по христианскому летоисчислению являлся 422-м, дела обстояли следующим образом.