Кумаонские людоеды - Джим Корбетт Страница 18

Когда мои слуги подошли ко мне, мы устроили краткий военный совет: лагерь находился от нас в трех с половиной милях, и так как было уже два часа пополудни, у нас не хватало времени, чтобы вернуться в лагерь за боеприпасами, пойти потом по следу медведя, убить его и попасть в лагерь до наступления темноты. Поэтому было принято единодушное решение немедленно начать преследование медведя и попытаться прикончить его топором и камнями.

Гора была крутой и почти лишенной растительности. Если нам удалось бы погнать зверя вверх, то, вероятно, представилась бы возможность выполнить нашу задачу. Мы отправились — я впереди, за мной три человека, а позади двое остальных, несших на спине горалов. Через двести ярдов кровавый след привел нас в глубокий овраг. Здесь мы разделились: два человека перешли на дальнюю сторону оврага, а я с владельцем топора остановился; тут же пошли люди с горалами.

По моему сигналу все двинулись вниз. На дне оврага в пятидесяти ярдах от нас росли густые заросли карликового бамбука; когда в них был брошен камень, медведь выбежал с яростным рычанием. Шесть человек изо всех сил бросились вверх по склону. Я не был привычен к таким упражнениям; оглянувшись вниз, не догоняет ли меня медведь, я к своему успокоению увидел, что он так же стремительно бежал теперь вниз, как мы вверх. Я окликнул своих спутников; трое из нас переменили направление и с громкими криками стали быстро настигать зверя. Отмечено было несколько удачных попаданий камнями, сопровождавшихся радостными возгласами людей и тревожным ворчанием медведя. За крутым поворотом оврага, приближаться к которому надо было с осторожностью, мы потеряли медведя из виду.

До этого места идти по кровавому следу было легко; но здесь овраг был завален большими камнями, за которыми мог подстерегать медведь. Люди, несшие горалов, присели отдохнуть, а мы произвели новую бомбардировку камнями с обоих склонов оврага. Потом мои спутники пошли вперед осмотреть овраг, я же пошел направо к крутой скале с обрывом примерно в двести футов. Ухватившись за дерево, я нагнулся над обрывом и увидел, что медведь лежит на узком карнизе в сорока футах подо мной. Я схватил камень весом около тридцати фунтов, приблизился к краю обрыва с риском свалиться вниз, поднял двумя руками камень над головой и сбросил его.

Камень ударился о карниз в нескольких дюймах от головы медведя, тот вскочил на ноги и исчез, появившись через минуту на склоне горы. Охота продолжалась. Местность была более открытой и менее заваленной камнями.

Мы вчетвером — хорошие бегуны — не отставали от медведя. Так мы с предельной быстротой пробежали милю или более того, миновали, наконец, лес и очутились на расположенных уступами полях. Дождевые потоки прорыли в полях несколько глубоких и узких промоин; в одной из них скрылся медведь.

Среди всех нас только человек с обезображенным лицом имел оружие; ему единогласно было поручено докончить медведя. Он осторожно подошел, занес свой прекрасно отточенный топор и опустил обух на голову медведя. Результат был неожиданный и странный. Топор отскочил от черепа медведя, как будто он ударился о резину. С яростным ревом зверь поднялся на задние лапы. К счастью, он не воспользовался своим преимуществом, пока мы стояли скучившись, и мы успели разбежаться в разные стороны.

Медведю, по-видимому, не нравилась открытая местность, и, пройдя небольшое расстояние вниз по промоине, он опять залег. Теперь наступила моя очередь действовать топором. Медведь прекрасно понимал значение моего приближения. Только после долгих маневров мне удалось подойти к нему на расстояние, позволявшее ударить. Когда я был мальчиком, я мечтал стать лесорубом в Канаде и достиг достаточного умения владеть топором, чтобы раскалывать им спички. Я поэтому не опасался, как владелец топора, промахнуться и попортить топор о камни. Улучив момент, я погрузил все лезвие в череп медведя.

Шкуры гималайских медведей ценятся очень высоко. Когда я сказал владельцу топора, что ему принадлежит шкура медведя и вдобавок двойная порция мяса горала, он был очень горд, а другие спутники почувствовали некоторую зависть. Дав возможность людям — число их быстро возрастало за счет подходивших из деревни — снимать шкуры и делить добычу, я поднялся в деревню и, как уже было сказано, в последний раз посетил раненую женщину. День был очень утомительным, и если бы людоед явился в эту ночь, он мог бы захватить меня врасплох.

На моем пути в Далканиа было несколько длинных крутых подъемов по безлесным горам. Когда я указал на эти неудобства жителям деревни, они посоветовали мне двинуться в обратный путь через Хайракхан. На этой дороге был только один подъем на гребень, расположенный выше деревни, а за ним дорога шла все время вниз, до Ранибага, там я мог сесть на поезд, идущий в Найни-Тал.

Еще накануне я предупредил всех, что мы должны приготовиться к раннему выступлению. Незадолго до восхода солнца я попрощался с друзьями в Далканиа, и мы начали двухмильный подъем по лесной дороге на гребень гор. Лично я шел другой тропой, по которой местные крестьяне ходили на базары в предгорьях.

Извилистая тропа проходила среди леса и густого кустарника, то спускаясь в овраги, то выходя из них. Уже неделю не было сведений о тигрице. Отсутствие новостей заставляло меня быть крайне осторожным. Через час после выступления из лагеря я благополучно вышел на открытое место близ вершины горы в сотне ярдов от лесной дороги.

Это открытое место имело грушевидные очертания, ярдов сто в длину и пятьдесят в ширину; посередине была лужа застоявшейся дождевой воды. Замбар и другие звери использовали лужу как водопой, тут были и их лежки. Интересуясь следами, я оставил тропу, находившуюся у окраины поляны и близко подходившую к дороге с нависшей скалой. Подойдя к луже, я увидел следы тигрицы на мягкой почве у края воды. Она приходила к луже тем же путем и, будучи, очевидно, потревожена мной, перешла через воду и углубилась в густые заросли на правой стороне поляны. Если бы я так же внимательно смотрел вперед, как назад, я увидел бы тигрицу прежде, чем она меня. Все же, хотя возможность была упущена, все преимущества были теперь на моей стороне.

Тигрица меня видела, иначе она не перешла бы через лужу и не поспешила бы в укрытие, как мне показали ее следы. Заметив меня, она также должна была увидеть, что я иду один. Наблюдая из укрытия (в этом не было сомнения), тигрица могла предполагать, что я, как и она, подойду к луже напиться. Мое поведение до сих пор должно было казаться ей совершенно естественным, и, если бы я сумел дать ей понять, что не знаю об ее присутствии, она, возможно, была бы менее осторожна. Остановившись и внимательно оглядываясь из-под полей шляпы, я кашлянул несколько раз, расплескал воду и затем, медленно двигаясь и подбирая по пути сухие ветки, подошел к подножию крутой скалы. Здесь я развел небольшой костер, повернулся спиной к скале и свернул папиросу. Пока я курил, костер погас. Тогда я лег, оперся головой на левую руку, положил ружье на землю, а палец — на спуск.

Гора надо мной была слишком крутой. Мне, следовательно, надо было оборонять только свой фронт, а так как густая растительность нигде не была от меня на расстоянии меньшем двадцати ярдов, положение мое было вполне безопасным. За все это время я ничего не видел и не слышал. Тем не менее я был убежден, что тигрица за мной наблюдает. Поля моей шляпы, затеняя глаза, не мешали мне наблюдать, и я дюйм за дюймом внимательно рассматривал джунгли в пределах поля зрения. Не было ни малейшего ветерка, не шевелился ни один лист, ни одна былинка. Мои люди могли появиться через час или полтора; я приказал им держаться всем вместе и петь с того момента, как они выйдут из лагеря и до тех пор, пока не присоединятся ко мне на лесной дороге. Было более чем вероятно, что за это время тигрица попытается выйти из укрытия, постарается скрасть меня или наброситься.