Штурмовик - Евгений Зубарев Страница 18

— Ладно, — говорю, — согласен на Кобрино, записывайте меня в 26-ю армию.

Мне тут же радостно отвечают:

— Хорошо, Кошкин, мы так и рассчитывали, что именно тебя пошлем в Кобрино.

И вот я довольный такой, что хорошо устроился, готовлюсь потихоньку к экзаменам, обсуждаю с женой по телефону наши планы, чуть ли не заказываю уже контейнер для перевозки вещей семьи из Краснодара.

А у меня был хороший товарищ, Юра Тихонов, он был военным инспектором, мы с ним в Арцизе вместе служили. И вдруг он появился в Монино именно в марте, и мы с ним случайно встретились.

Он меня спрашивает:

— Саша, ты куда распределился?

— В 26-ю армию, в Кобрино.

— Ты что, больной? 26-ю армию расформировывают. Директива Генерального штаба подписана. Этой армии уже через два месяца не будет. Ты приедешь в июне туда, документы уйдут, а в июле армии уже не будет. И что ты будешь делать там с семьей?

Вот так людей, боевых офицеров, распределяли тогда штабные крысы. Гнали летчиков в несуществующую армию, с семьями, с планами, с контейнерами. Отправляли профессионалов целыми семьями в Казахстан, на Украину, в Грузию, в Туркменистан, а потом все эти люди оказывались в чистом поле в окружении русофобствующих молодчиков, которые чихать хотели на проблемы русских офицеров. Так, моего сокурсника Дубинского тогда распределили в Туркестанский военный округ, в 73-ю армию, а ее к тому времени уже не существовало ни в каком виде. Только блатные достоверно знали, какая и где именно боевая часть уцелеет, туда и распределялись.

И ведь никто за этот беспредел так и не ответил, хотя имя тогдашнего министра обороны мы все знаем и он до сих пор живой, здоровый и богатый.

И вот сидим мы с моим товарищем друг напротив друга, он мне дословно цитирует директиву Генерального штаба о расформировании 26-й армии, а я не понимаю, как это может быть.

— Что же мне делать, я уже согласие дал на перевод в Кобрино?

— Делай что хочешь, но армии там нет. И ради тебя эту директиву не отменят.

Наш собеседник — гвардии полковник Шекуров, командир прославленного 689-го гвардейского ордена Александра Невского истребительного авиационного полка имени А. И. Покрышкина, сильно рискует: военная тайна — понятие весьма растяжимое. И при желании ее разглашением российский генералитет может объявить даже простое упоминание на страницах газеты того, что такой полк существует. Но у Шекурова нет другого выхода. Полк, которым он командовал, фактически уничтожен. И не каким-то внешним врагом, и не в результате стихийного бедствия или техногенной катастрофы. Полк уничтожило руководство — от командующего Балтийским флотом, в чьем ведении находилась данная воинская часть, до начальника Генерального штаба и министра обороны.

— Что произошло?

— Генерал армии Квашнин подписал, а главнокомандующий ВМФ России адмирал Куроедов и командующий Балтийским флотом адмирал Валуев приказали исполнить директиву, по которой наш гвардейский истребительный полк подлежал сокращению и превращению в 143-ю истребительную авиационную эскадрилью без исторических наименований и имени Покрышкина. По этой же директиве нам приказали перебазироваться из Нивенского на аэродром в Чкаловске. Аэродром в Нивенском был отличный, современный, I-го класса. Взлетно-посадочная полоса — трехслойный бетон, специальные аэродромные плиты, цена каждой — более $300, а их там тысячи и тысячи. При немцах там был аэродром люфтваффе. Аэродром в Чкаловске просто опасен — там запрещено взлетать. Полоса неухоженная, требует капитального ремонта. Восстановить чрезвычайно трудно — на мой взгляд, дешевле построить новый. После этих событий 19 летчиков 1-го класса приняли решение прекратить свою летную деятельность, они уволились.

— Во сколько обходится для бюджета подготовка одного летчика 1-го класса?

— Более 30 миллионов долларов. И это еще по советским расценкам. По западным — намного дороже. Судите сами: когда я поступал в Армавирское летное училище, из 2500 человек, прошедших медицинскую комиссию и получивших направление на вступительные экзамены, было зачислено около 350. То есть один из семи уже отобранных. А выпустилось — около 200.

Реально же — один из ста юношей призывного возраста. И то еще неизвестно, какой из него летчик получится. Это ведь даже не штучная, а ювелирная работа. И когда двум десяткам опытных летчиков показали на дверь — считайте, что потери составили более полумиллиарда долларов только в денежном выражении. А потери с точки зрения обороноспособности вообще оценить невозможно!

— То есть можно сказать, что директива Генштаба — это удар в спину?

— Когда председатель совета ветеранов 9-й истребительной дивизии полковник Маслов, фронтовик, узнал об этой директиве, о том, сколько летчиков мы потеряли, он сказал: «Такие потери у нас были только в сорок третьем, в небе над Кубанью, когда мы ломали хребет фрицу. Это — настоящее вредительство…»

В академии мне никто помочь не мог, там люди решали свои вопросы. Вообще, атмосфера в мае 1992 года в академии была мрачная, депрессия у каждого второго выпускника — тяжело это, вдруг узнать, что дело, которому ты отдал полжизни, никому не нужно.

Стране нужны были торговцы, менеджеры, охранники, юристы — а боевые летчики оказались лишними. Многим прямо говорили — штатных мест нет, распределять вас некуда, увольняйтесь сами или распределим в такую дыру, что летать все равно не будете.

Пришлось мне обращаться на самый верх, куда я мог дотянуться, — к вице-президенту страны. Александр Васильевич Руцкой сразу взял трубку и ситуацию понял верно. Спросил, куда я хочу. А я последнюю практику после академии проходил в Краснодаре и там познакомился с одним комэска по фамилии Стрижак. Хороший мужик, опытный пилот, но у него проблемы с сердцем были. И он мне сказал, что дотянет до весны, а потом будет уходить.

Я позже звонил туда и узнал, что место действительно освободилось. Но в академии штабисты планировали туда своего блатного протащить, так что мне там ничего не светило, я и не пытался. Краснодарский полк всегда был блатным, боевых офицеров там почти не было.

Однако в ситуации, когда у меня вообще не оставалось перспектив продолжить службу летчиком, выбора уже не было — пришлось идти на конфликт со штабом академии.

Объяснил все это Александру Владимировичу, он меня поддержал:

— Все, — говорит, — правильно ты сделал. Армии нужны профессионалы. Пойдешь комэска в Краснодар.

Спустя месяц в академии второй этап распределения проходит, меня вызвали в штаб академии. Прихожу, а там сидят шишки из Главного управления кадров (ГУК) Минобороны.

Один из полковников недовольно на меня долго щурится, потом гневно спрашивает: