Дмитрий Лихачев - Валерий Попов Страница 18

ДА СКРОЕТСЯ ТЬМА!

В 1946 году Лихачева наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». Я хорошо помню эту медаль, потому что такой же наградили и моих родителей — агрономов — за работу на селекционной станции в Казани, где отец вывел новый урожайный сорт проса.

В Ленинград, однако, после войны разрешали вернуться не всем. Прежде всего пускали тех, кто был востребован. Не сразу, но все же семья Лихачевых разрешение получила.

Помню, как возвратилась в Ленинград наша семья. Город производил весьма странное впечатление — особенно по сравнению с теперешним. Во-первых, он казался очень пустым. Поначалу в нем жила очень незначительная часть от прежнего населения. Помню наш Саперный переулок. Город словно забыл себя, чуть ли не превратился в деревню: росли лопухи, бегали куры. И в то же время в нем чувствовались величие, тайна, трагическая красота — и это все действовало чрезвычайно сильно. Помню, как мы с ребятами играли в полуразрушенном храме Спаса на Крови. Собирали красивые камешки от мозаики, составляли свои картинки. Город волновал, вдохновлял даже тех, кто не знал еще его истории, его культуры.

Люди были измучены войной. Но наблюдался и небывалый подъем духа. Казалось, что уж после такой победы все должно пойти хорошо. Разрушенные дома восстанавливали очень быстро. Я помню, как мы ходили с отцом к нему во Всесоюзный институт растениеводства — на Исаакиевскую площадь по Малой Морской, мимо разбомбленного дома на углу Кирпичного переулка, и видели, как быстро, на глазах, вырастал дом.

Быт налаживался. Помню короткий звонок в дверь, я открываю и вижу: стоит веселая мама, обвешанная кульками. Из-за поворота лестницы медленно поднимается отец с огромной красной коровьей ногой перед собой, на весу.

— Отоварили лимиты, не полученные в Казани! — радостно объясняет мне бабушка.

Помню, как во рту было приятно при произнесении вкусного слова «лимит!». Помню булочную на углу нашего Саперного переулка — и восторг, когда туда вдруг привезли белые булки-сайки, которые можно было купить: карточки на хлеб отменили!

Комнаты в прежней квартире Дмитрию Сергеевичу удалось отвоевать, но она так и осталась коммунальной. Потом семейство Лихачевых сменило еще несколько квартир… может быть, в какой-то степени это отражало укоренившуюся еще с детства привычку Лихачева к «перемене мест» чуть ли не каждую осень. Мама Лихачева, Вера Семеновна, много сделавшая для воспитания внучек, была женщина добрая, но властная. Как многие женщины с сильным характером, она считала, что ее сыновья заслуживают большего — и не слишком одобрительно приняла женитьбу Дмитрия Сергеевича на Зинаиде Александровне, которая казалась ей «слишком простой» для их рода. Поэтому отношения их не сложились. И при первой возможности властная бабушка стала жить отдельно, недалеко от своего младшего (и возможно, самого любимого) сына Юрия. Тот был человеком влюбчивым, несколько раз женился, и Вера Семеновна принимала в этих событиях самое живое участие, надеясь, что «под ее руководством» хотя бы у одного сына будет «приличная», по ее понятиям, жена. Кроме того, у Юры был автомобиль, и он часто возил маму по ее важным делам. Разумеется, она наведывалась и в семью Дмитрия Сергеевича, там выступала весьма энергично и сделала много полезного. Однако такой власти, как в семье (точнее, в семьях) младшего брата, тут она не имела — Дмитрий Сергеевич был другой, никакие семейные дрязги не допускались, все внимание его было поглощено наукой. Всю войну он не прерывал научных трудов — и почти сразу поле войны, в 1945-м, все могли прочесть новые его книги «Национальное самосознание Древней Руси» и «Новгород Великий». Работал он быстро и результативно, забирался «глубоко», но был внятен, избегал сложностей изложения, которыми порой прикрываются псевдоученые, которым нечего сообщить, и «словесный туман» — их единственное спасение. В 1946 году он стал доцентом Ленинградского университета, однако преподавать ему дали лишь на историческом факультете — на филологический не допустили. Зайдя однажды в бухгалтерию, чтобы поинтересоваться, почему ему платят так мало, он с изумлением узнал, что ему назначена ставка лаборанта. «Недремлющее око» никогда не отпускало Дмитрия Лихачева, следило, чтобы этот зэк знал свое место. Однако Лихачева, который даже Соловки использовал для научной работы, удержать было невозможно. Научный его авторитет рос стремительно. В 1947 году выходит его книга «Русские летописи и их культурно-историческое значение», и в том же году он защищает докторскую диссертацию на тему «Очерки по истории литературных форм летописания XI–XVI веков». Между его кандидатской и докторской диссертациями проходит всего шесть лет — притом это были тяжелейшие годы, включая блокаду — и эти же годы были годами упорного и успешного его труда. Вспомним, как Лихачев в Казани носил чернильницу в кармане, чтобы чернила не замерзли. И они не замерзли!

В 1948 году он становится членом ученого совета Института русской литературы (Пушкинского Дома) — и, всё наращивая свой научный авторитет, пребывает в этой должности вплоть до своей кончины в 1999 году.

Несомненно, имел он и вкус к жизни, к тому же развитый хорошим воспитанием. С детства усвоил он, что летний отдых должен быть не только оздоровительным, но и воспитательным, познавательным — таким был и его отдых в детстве.

Они ездят в Прибалтику. Пожалуй, это самый правильный выбор. Несмотря на только закончившуюся (а там даже и не совсем еще закончившуюся) войну, Прибалтика была самой «европейской», самой ухоженной, самой культурной частью нашей страны. Для подрастающих девочек это был, пожалуй, лучший «пансион».

Имеется снимок: семья Лихачевых на перроне в Риге — Лихачевы уже весьма нарядны, особенно импозантен Дмитрий Сергеевич… В коллекции его вещей, переданных на хранение внучкой Верой, имеется трость из Сигулды с выжженной надписью: «1948 год».

Сигулда — красивый европейский курорт. Хозяйка дачи — латышка дарит чудный букет девочкам на день рождения. Каждый день — обязательные прогулки: интеллигентные родители с хорошо воспитанными детьми гуляют по красивым окрестностям, посещают пещеру Парадиз над рекой Гауей. Дмитрий Сергеевич мягко и ненавязчиво все время рассказывает что-нибудь познавательное. Лихачев отмечал потом, что нет ничего лучше для воспитания в детях интеллигентности, чем такие прогулки. Прибалтика в те годы была такой же «летней» Меккой для интеллигенции, какой прежде, до революции, была финская Куоккала: тамошняя жизнь воспитала Лихачева, заложила его интерес к культуре — примерно то же он пытается устроить сейчас и девочкам. Хозяйка дачи очень любила лихачевских воспитанных дочек, шутливо просила: «Оставьте мне Милу!»

…Почему — Милу? Может, тогда уже было заметно, что она чуть меньше любима в семье? Впрочем — это догадки…

Заходил снимающий дачу неподалеку артист МХАТа Кудрявцев, много и смешно говорил. Вечерами читали Диккенса.

Два лета в Прибалтике очень много дали воспитанию девочек: совместные с родителями прогулки, музеи в Риге, разговоры с историком Базилевичем. Тут был и весь клан Лихачевых. Младший брат Дмитрия Сергеевича Юра купил машину, и на ней ездили к бабушке Вере Семеновне в Кемери. Ездили в Выборг, в знаменитый парк Монрепо, что впоследствии пригодилось Лихачеву при создании книги «Поэзия садов». Так что о главном не забывали. Заходили в гости на дачу к филологам Романовым, сидели на их красивой террасе, Дмитрий Сергеевич занимался с хозяином подготовкой для печати «Повести временных лет».

Конец ознакомительного фрагмента