Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский Страница 18

Вероятно, таковы и польские (скорее всего и магометанские) солдаты. Но судя по всему, что написал о них Николай Васильевич, казаки — люди особого психического склада. Даже особого физиологического склада, отличные от нормальных людей не меньше, чем евнухи или педерасты.

Это те, кто не обрадуется первым всходам. Не постоит, размышляя, пока гаснет августовский закат. Не умилится матери, кормящей грудью. Не задержится специально, не остановится, чтобы посмотреть, как утка учит утят нырять или как жеребенок играет с мамой. Все это для него — «бабство», глупость, признак неполноценности и всяческие «вытребеньки».

Выброс адреналина в кровь, приятное возбуждение, какие-то чувственные переживания возникают у них при виде багрового зарева на горизонте, перечеркнувших небо клочьев черного дыма, от гула скачущей конницы, буханья ружей, страшного крика гибнущих в огне людей; от зрелища умерших с голоду, луж крови, зарезанных и застреленных. И они умеют организовывать для себя эти сладостные впечатления.

…Как герой повести Тарас Бульба…Как его удачный старший сын, достойный наследник и продолжатель.

Сечь — огромная «малина»

Аналогия Сечи проста и возникает совершенно ненавязчиво — Двор чудес Виктора Гюго в Париже. Двор отбросов в Лондоне Марка Твена. А точнее всего — континентальный вариант «острова Тортуга», прибежища карибских пиратов.

Стоит сделать это предположение — и многое становится понятно. Например, совершенно уголовные нравы этой самой Сечи…

Ведь в мирное время казаки не заняты абсолютно ничем. Они даже не готовятся к новым битвам.

Их быт вне войны — дикие танцы и столь же дикое пьянство, «бешеное разгулье веселости» — «признак широкого размета душевной воли» [30. С. 246].

Даже под стенами Дубно, как только несколько дней не было «дела», казаки ухитрились перепиться, и их перебили и похватали сонных.

Но тут же, на сходке, найдено и оправдание: «Как же может статься, чтобы на безделье не напился человек? Греха тут нет. А мы вот лучше покажем им, что такое нападать на безвинных людей» [30. С. 282].

По-видимому, в представлении казаков «безвинные» — это как раз те, кто насаживал на пики младенцев и отрезал груди у женщин?

Но отмечу — они действительно не представляют себе, что такое дисциплина, планирование, последовательное выполнение намеченного и т. д. Казаки способны только на бешеный натиск, на импульс. Они способны действовать только на пределе физических и психических сил, и очень недолго. Как только внешнее напряжение спадает, им «не остается ничего другого», как напиться.

Это — яркая черта уголовной антикультуры. Так же характерно и вполне антикультурное отвращение к производительному труду, и садистское отношение к женщинам. Положение в семье матери Остапа и Андрия — вполне в духе эссе В. Шаламова об устрашающей судьбе жен «воров в законе». Там, где супружество не уважается, у женщин возникают другие формы семейной самореализации. А люди, лишенные нормального супружества, нормального отцовства, ищут в отношении к матери единственную общественно допустимую форму эмоциональной жизни. Не случайно же уголовные так любят Есенина, с его душевным раздрызгом, истерической демонстрацией собственной опустошенности… и с культом матери… — постоянно предаваемой, постоянно оставляемой для общества приятелей и шлюх.

«Культ матери при злобном презрении к женщине вообще — вот этическая формула уголовных в женском вопросе», — свидетельствует В. Шаламов [32. С. 490]. У казаков, судя по Гоголю, — тоже.

Ориентация на примитив

Любая культура уважает сложное, ставит сложное выше примитивного, стремится учиться и прилагает усилие для достижения результата…

В логике же уголовной антикультуры лежит четкая ориентация на самое простое решение совершенно любого вопроса.

Поэтому даже на войне «брать крепость, карабкаться и подкрадываться, как делают чужеземные, немецкие мастера… и неприлично, и не казацкое дело» [30. С. 283].

Заниматься чем бы то ни было, учиться, читать книги, даже просто-напросто думать — противоречит нормам жизни казаков, которые «считали необходимостью дать образование своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его» [30. С. 237]. Например, писатель Н. В. Гоголь на Сечи совершенно неуместен и даже попросту нелеп.

Или потчевали юношей люмпенскими сентенциями в духе: «То-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли на свете горилка» [30. С. 230].

Или даже: «Ну, разом все думки к нечистому!» [30. С. 241]…А сам то он хоть раз думал о чем-нибудь — хоть раз за всю свою короткую, нелепую, до смешного никчемную жизнь?

Отсутствие индивидуальности

В той же логике уголовной антикультуры — поразительное однообразие и всех элементов казацкой жизни, и всех членов казацкого сообщества.

Интересно, что Н. В. Гоголь не называет даже имен поляков. Даже такие важные персонажи, как возлюбленная Андрия, ни ее отец и брат… словом, совершенно никто не назван, не выделен.

Но у читателей возникает ощущение разнообразия, многообразия, пышности, движения во всем «польском мире». Разнообразна архитектура Дубно. Разнообразны роды войск, ярки, пышны, индивидуально разнятся одежды. Буквально во всем присутствует Европа (ритуально ненавидимая казаками; вероятно, за «зелен виноград» — других причин ведь нет).

Вот множество казаков Н. В. Гоголь называет по именам и пишет о «подвигах» каждого. Но и сами «сечевики», и их «подвиги» оказываются до скукоты однообразны. Это как у В. Иванова: «А потом многие рыцари поскакали на многих рыцарей и сломали копья, и одни упали, а другие не упали с коней и потом взяли новые копья…» [33. С. 492].

Все их «подвиги» прекрасно укладываются в старый, еще XIX века, злой анекдот: «Встал утром, рэзал… Кофе попил — рэзал; пообедал, водки выпил — опят рэзал. Весь дэнь рэзал и рэзал… Скюшно!»

Вообще надо сказать, что в одном отношении сообщество казаков очень первобытно — им даже не приходит в голову, что человек может действовать не как часть какой-то группы, а индивидуально. Что у него вообще могут быть какие-то свои суждения об окружающем, свои желания, свои планы…

В своем архаическом примитиве они вполне искренне полагают, что человек не может и не должен сам решать, что ему подходит, а что — нет. Не имеет права и не должен определять свой образ жизни и род занятий. Он естественным образом должен жить по правилам, которые определены для него, за него и до него. Определены тем сообществом, в котором он имел неосторожность родиться.

Верность своей группе — краеугольный камень морали первобытного, родоплеменного общества. Гнев и отвращение вызывают любые формы индивидуального сознания, тем более — индивидуального поведения. Тот, кто имеет собственное мнение, тем более собственную жизненную стратегию, — предатель!

Так само родовое общество выбрасывает, изгоняет людей умных, ярких, самостоятельных. Людей, способных на индивидуальные поступки.