Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле - Стивен Рансимен Страница 19

В тревожные месяцы плена его земли лежали беззащитными перед интригами его брата Иоанна и открытыми атаками французского короля Филиппа. По возвращении у Ричарда было слишком много дел, чтобы думать о новой поездке на Восток. Пять лет он блестяще сражался во Франции, защищая свое наследство от хитрого Капетинга, пока 26 марта 1199 года шальная стрела, пущенная из мятежного замка в Лимузене, не пресекла его жизнь. Он был плохим сыном, плохим мужем и плохим королем, но прекрасным и доблестным воином.

И достанется этот край остаткам дома Иудина.

Третий крестовый поход завершился. Никогда уже такая блестящая плеяда правителей не отправлялась на Восток вести священную войну. И однако, хотя вся Западная Европа объединилась в великом труде, итоги его оказались ничтожными. Тир был спасен Конрадом еще до прибытия крестоносцев, а Триполи — сицилийским флотом. Акра и побережье вплоть до Яффы — вот и весь вклад крестоносцев в возрождение франкского королевства, не считая острова Кипр, уворованного у его христианского правителя. Одного результата, однако, все-таки удалось добиться. Победоносному продвижению Саладина был положен предел. Мусульмане устали от долгой войны. На время они перестанут вновь пытаться загнать христиан в море. Королевство действительно возродилось, притом достаточно уверенно, чтобы простоять еще столетие. Это было очень маленькое королевство, и, хотя его короли именовались иерусалимскими, сам Иерусалим был для них недоступен. Все, чем они владели, — это полоска суши шириной менее 10 миль (около 16 км) в самом широком месте, протянувшаяся на 90 миль (около 145 км) вдоль берега от Яффы до Тира. Севернее Боэмунд благодаря своему осмотрительному нейтралитету сохранил для себя столицу и небольшую территорию вокруг нее вплоть до гавани Святого Симеона, его сын удержал Триполи, госпитальеры владели замком Крак-де-Шевалье, а тамплиеры — Тортосой при его сюзеренитете. Мало что удалось спасти из-под обломков франкского Востока, но покамест спасенное находилось вне опасности.

Саладину было всего пятьдесят четыре года, но он чувствовал себя утомленным и больным после всех тягот войны. Он оставался в Иерусалиме, налаживая гражданскую администрацию Палестинской провинции, пока не узнал, что Ричард отплыл из Акры. Саладин надеялся затем вновь побывать в Египте, а после этого исполнить свое благочестивое стремление и совершить хадж в Мекку. Но долг призывал его в Дамаск. Объездив в течение трех недель завоеванные земли и встретившись с Боэмундом в Бейруте для подписания с ним мира, он прибыл в Дамаск 4 ноября. Там его ждали целые завалы работы — завалы, накопленные за четыре года, которые он провел в походах с войсками. Стояла суровая зима, и в столице было столько неотложных задач, что Саладин отложил на будущее и поездку в Египет, и паломничество. Когда у него выдавались свободные часы, он любил слушать философские дебаты ученых людей и порой ездил на охоту. Но в зимние месяцы те, кто хорошо знал султана, замечали, что здоровье его все ухудшается. Он жаловался на сильную усталость и забывчивость. Он едва находил в себе силы, чтобы принимать просителей. В пятницу 19 февраля 1193 года он сделал над собой усилие и выехал навстречу паломникам, которые возвращались домой из Мекки. В тот же вечер он пожаловался на жар и боль. Он переносил болезнь терпеливо и спокойно, хорошо понимая, что конец недалек. 1 марта он впал в забытье. Его сын аль-Афдаль поспешил заручиться верностью эмиров; и только кади Дамаска и несколько верных слуг дежурили у постели султана. В среду 3 февраля, пока кади читал над ним слова Корана и дошел до строки «Нет бога, кроме Него. На Него я уповаю», умирающий открыл глаза, улыбнулся и с миром отправился к своему Господу.

Среди всех великих деятелей эпохи крестоносцев Саладин является наиболее привлекательным. У него, разумеется, были свои недостатки. Идя к власти, он проявил хитрость и беспощадность, которые плохо укладывались в его последующую репутацию. В достижении политических целей он никогда не боялся проливать кровь; он собственной рукой убил Рено де Шатийона, которого ненавидел. Но если он проявлял суровость, это всегда было ради своего народа и ради своей веры. Он был ревностным мусульманином. Как бы он ни симпатизировал своим христианским друзьям, он знал, что их души обречены на погибель. Однако он уважал их образ жизни и считал их своими ближними. В отличие от правителей крестоносцев, он никогда не нарушал слова, если уж принес клятву кому-либо, какой бы религии тот ни придерживался. Несмотря на весь его пыл, султан всегда был любезен и великодушен, милосерден как завоеватель и судья, а как господин — терпим и внимателен.

Пусть некоторые эмиры ненавидели его, считая курдским выскочкой, пусть западные проповедники называли его Антихристом, мало кто из его подданных не питал к нему уважения и преданности, и лишь немногие из врагов не испытывали к нему невольного восхищения. Телосложения Саладин был некрупного. Его лицо в минуты отдыха приобретало меланхоличное выражение, но быстро освещалось чарующей улыбкой. Его манеры всегда были мягкими, вкусы — простыми. Он не любил грубость и показуху. Он любил открытый воздух и охоту, но при этом был начитан и получал удовольствие от интеллектуальных дискуссий, хотя на людей свободомыслящих наводил ужас. Несмотря на свое могущество и победы, он был тихим и скромным человеком. Многие годы спустя уха Викентия из Бове, франкского автора, достигла легенда о том, что, лежа при смерти, Саладин призвал к себе знаменосца и велел ему обойти весь Дамаск с надетым на пику обрывком его савана, выкрикивая, что господин всего Востока ничего не сумел забрать с собою в могилу, кроме клочка ткани [19].

Он достиг многого. Он завершил труд Нур ад-Дина, объединив ислам, и выпроводил западных посягателей из Святого города, загнав их на узкую полоску берега. Но он не смог выдворить их насовсем. Король Ричард и мощь Третьего крестового похода оказались ему не по силам. Если бы за ним последовал другой правитель того же калибра, то он вскоре смог бы завершить то немногое, что еще оставалось сделать. Но трагедией средневекового ислама было отсутствие у него устоявшегося порядка передачи власти после смерти вождя. Институт халифов был единственным, который продолжал существовать и после смерти тех, кто был облечен этим титулом; но теперь халиф был ничтожной фигурой в политическом смысле. Да Саладин и не был халифом. Он был курд невысокого рода, которому мусульмане всего мира повиновались только благодаря силе его личности. Но именно этой силы и не хватало его сыновьям.

К концу жизни у Саладина было семнадцать сыновей и одна маленькая дочь. Самым старшим из них был аль-Афдаль, надменный юноша двадцати двух лет, которому отец предназначил унаследовать Дамаск и встать во главе династии Айюбидов. Пока Саладин лежал при смерти, аль-Афдаль призвал к себе всех эмиров в Дамаск, чтобы те принесли ему клятву верности и обещали развестись с женами и лишить наследства детей, если нарушат клятву. Последнее условие возмутило многих из них, а другие не желали ему присягать, если аль-Афдаль сам не поклянется, что не отнимет у них владений. Но когда его отец умер и был похоронен в великой мечети Омейядов, в Дамаске приняли аль-Афдаля как правителя. Его второй по старшинству брат, аль-Азиз, уже правил Египтом в возрасте двадцати одного года и провозгласил себя там независимым султаном. Третий брат, аз-Захир, правил в Халебе и не выказал никакого желания признать старшего брата своим верховным владыкой. Другой, Хидр, который был еще младше, владел Хаураном, но все же признал аль-Афдаля сюзереном. Только двое братьев Саладина еще оставались в живых — Тугтегин, который сменил Туран-шаха в качестве правителя Йемена, и аль-Адиль, чьим амбиции вызывали у Саладина недоверие. Он держал в качестве лена прежнюю франкскую территорию Заиорданье и земли в Джезире вокруг Эдессы. Племянники и двоюродные братья держали лены помельче во всех владениях султана. Правители из дома Занги, Из-за ад-Дин и Имад ад-Дин, владели Мосулом и Синджаром в качестве его вассалов, а в Мардине и Кайфе все еще восседали Ортокиды. Среди прочих вассалов, в большинстве своем успешных полководцев, которых Саладин нанимал себе на службу, самым видным был Бек-Тимур, господин Ахлата.