Краткая история Лондона - Саймон Дженкинс Страница 19

По правде говоря, Лондон, как всегда, был настроен двояко. По своим симпатиям он был в основном пуританским и враждебным большинству институтов англиканской церкви, в частности епископам. Для парламентария Джона Мильтона Лондон был «городом-убежищем и жилищем свободы, обведенным крепкой стеной Его [Бога] защиты». Некоторые гильдии даже поддерживали левеллеров, чьи требования религиозной терпимости и всеобщего избирательного права предвосхищали революции XIX века. Лидер левеллеров Джон Лилберн сам был лондонцем. Но, хотя все четыре члена парламента от Сити были пуританами, мирные настроения глубоко укоренились, и город как мог пытался склонить парламент к мирным переговорам. Ближе к окончанию войны, в 1648 году, Лондон подал в парламент петицию об освобождении взятого в плен короля, поддержанную олдерменами, мечтавшими о мире и возвращении к торговле.

В эту эпоху континентальная Европа проходила через травматический опыт, не имевший себе равных со времен Черной смерти. Уже около века, с возникновения лютеранства, на континенте (в основном в немецкоговорящих регионах) то тлел, то затухал религиозный конфликт, который в 1618 году наконец вспыхнул Тридцатилетней войной. Многие города и деревни Северной Европы вернулись к средневековым условиям существования. К 1648 году опустошенный континент возлагал надежды на Вестфальский мир, суливший новую эру толерантности по всей Европе. По сравнению с европейской войной гражданская война в Англии носила более скромный характер и была, по существу, политической, а не религиозной. Лондон желал теперь только одного: разрешения конфликта короля и парламента без дальнейшего кровопролития.

Но этого не произошло. В 1649 году Высокий суд парламента признал Карла I виновным в измене и осудил его на казнь. Кромвель боялся обструкции и даже бунтов в случае, если бы он попытался конвоировать короля через Сити на эшафот Тауэр-хилла, и поэтому соорудил временный эшафот перед Банкетным залом Уайтхолла. Казнь короля не вызвала веселья в народе. Один зритель из Оксфордского университета писал: «Я увидел, как был нанесен удар… и хорошо помню, что в это мгновение тысячи людей испустили стон, подобного которому я не слышал прежде и желал бы вовеки не услышать впредь». Самому Кромвелю оставалось только оправдываться «жестокой необходимостью».

В последовавшие за этим годы республики (1649–1660) Лондон в религиозном плане распался на множество протестантских течений: возводились часовни не только пресвитериан и баптистов, но и индепендентов, конгрегационалистов, квакеров, рантеров и даже маглтонианцев. В 1652 году возобновление голландско-испанской торговли вследствие Вестфальского мира заставило Кромвеля объявить Нидерландам войну. Но даже торговые войны не прельщали Сити, так как они приводили к повышению налогов. Отрицательную реакцию вызвало и то, что в 1655 году Кромвель пригласил возвращаться в Сити евреев – впервые после их изгнания Эдуардом I. Антисемитизм здесь объединился с желанием устранить лишних конкурентов, но Кромвель нуждался в еврейских деньгах, и вскоре в районе улицы Бивис-Маркс уже проживала община приблизительно из четырех сотен евреев, существующая и поныне.

Были запрещены Рождество, церковная музыка и театральные представления, но еще более сурового пуританского режима, введенного в некоторых провинциях, Лондону удалось избежать. Мемуарист Джон Ивлин был ненадолго арестован за празднование Рождества, однако он вспоминал приятный день, проведенный в парке, где выступал канатоходец, показывали бородатую женщину и проводились лошадиные бега. В наше время доказана несостоятельность изображения Междуцарствия «выжженной землей» в культурном плане. Сам Кромвель оказал покровительство постановке оперы «Осада Родоса» – первой на английском языке, в которой к тому же пели женщины. Был учрежден Комитет Совета по развитию музыки – вероятно, первый в Англии Совет по искусствам [35]. В 1653 году открылась первая в Лондоне кофейня.

Свидетельством того, что жизнь в столице продолжала бурлить, стала необходимость регулирования растущего рынка наемных экипажей. Декрет 1654 года пытался разрешить «многие неудобства, ежедневно возникающие из-за недавнего роста числа наемных экипажей и кучеров и нарушений ими всяческого порядка». Кучера действительно славились своей грубостью и необузданным поведением. Было выдано всего 200 лицензий, но вскоре это число было удвоено.

После смерти Кромвеля, назначившего преемником своего сына Ричарда, возникший вакуум власти встревожил Сити. Единственной силой в стране осталась армия, но у нее не было явного лидера. Назначенный Кромвелем губернатор Шотландии генерал Монк выступил из Шотландии на юг, но не взял власть в собственные руки, а обратился к остаткам Долгого парламента, среди членов которого обнаружил единогласное мнение в пользу реставрации короля. С жившим в изгнании Карлом II были оговорены строгие условия, гарантировавшие независимость парламента и зафиксированные в Бредской декларации 1660 года.

Как и следовало ожидать, весь Сити высыпал приветствовать Реставрацию, и 20 000 «железнобоких» [36] устроили парад в Блэкхите. Джон Ивлин видел, как они «размахивали мечами и кричали от невыразимой радости; дороги были усыпаны цветами, звонили колокола, дома были украшены гобеленами, а из фонтанов текло вино». Когда король пересек Лондонский мост и проезжал через Сити по дороге в Вестминстер, «около сотни пригожих девушек в белых одеждах осыпали перед ним дорогу из корзинок, наполненных цветами и душистыми травами».

В 1641 году Сити был разделен на мятежников и лоялистов, причем первые взяли верх. Лондон выбрал восстание против короны, а затем настоятельно призывал к компромиссу. Сити редко бывал настолько могуществен, как во время гражданской войны. Его чернь ежедневно выходила на улицы и направлялась к источнику государственной власти, в Вестминстер. Она приводила в ужас короля и его семью и укрепляла волю парламента. Лондон был мирным городом, но угроза насилия всегда таилась не так уж глубоко под мирной гладью. Когда король объявил войну, именно Лондон финансировал армию парламента и Кромвеля.

Историк Томас Бабингтон Маколей позднее заключил, что, «если бы не враждебность Сити, Карл I никогда бы не был побежден, а без помощи города Карл II не мог бы быть восстановлен на престоле». Словно каким-то инстинктом выбирая позицию, наилучшим образом соответствующую его интересам, Лондон осторожно и неустанно прокладывал свой путь во времена опасности и Смуты. Он никогда не поддерживал безоглядно протестантизм или католичество, парламент или короля. Сити совершил революцию, но, когда революция достигла своих целей, здравый смысл принудил Сити к осторожному отступлению. Решающее слово всегда было за финансовым интересом. Монархия с надлежащим образом ограниченной властью короля была оптимальным вариантом дальнейшего развития. Пора было возвращаться к коммерции.