Короткий Змей - Бернард дю Бушерон Страница 19

Наступившее лето, помимо его краткости, которая чуть ли не заставляла сожалеть о зиме, помимо насекомых и усугубления болезней, принесло нам новые беды.

В то время, как мы выбивались из сил, собирая худые плоды скупого и низкого солнца, в боязни зимы, коя должна была стать всего лишь продолжением предыдущей, бесчисленные полчища гусениц обрушились на поля и пастбища, под корень пожирая наш убогий урожай травы, не успевающей превратиться в сено. Иные плебеи, следуя обычаям своего народа, вздумали заморить червячка, но были наказаны за неукротимый аппетит тысячами отравленных жал, которыми, как мехом, были покрыты твари. Безобразная их смерть ясно указывала на пищу, что явилась ей причиной. Несчастные бегали взад и вперед, хлопая руками, в поисках ветра, который их унес бы, с губами и глоткой, распухшими от яда, потом падали на землю, лежали, задыхаясь, трясясь в ознобе, и беззвучно стонали, напоминая мне рыб, выложенных на продажу на рыбачьем причале Нидароса. Некоторые искали спасения в море, бросались в него, чтобы пить и облегчить страдания, но находили только ледяную смерть. Насекомые бестии множились, кишели в домах, хлевах, даже в соборе, облекая пол мантией, что проседала под шагами, сочась чем-то наподобие смолы.

Но не только на травы Господни пал гнев Его. Коровы, лошади, свиньи были покрыты личинками подкожного овода до такой степени, что на памяти поселенцев подобного не случалось никогда. Худоба этих недокормленных животных настолько усугубилась, что пора, в которую они должны были тучнеть, превратила многих в живые трупы. Они ходили, шатаясь, покрытые нарывами, из коих сочилась слизистая муть, раскачиваясь, падали наземь и выпускали бессчетное множество паразитов. Мы поняли, что это лишь семя, из коего народятся еще более многочисленные орды и коим иные плебеи норовили подкрепиться. Так наш несчастный скот отбивался от своей казни, готовясь к казни еще более жестокой. Их шкуры, дырявые как решето, стали непригодными ни к какому использованию, и против их истощенной плоти нам казалось лакомством высасывать мозг из самых худых их костей или заглатывать их глаза. Что же до овец, то, поскольку их шерсть мешала насекомым отложить личинки под кожу, они подверглись вторжению через нос, и внутри головы черви прогрызали свои ходы. Злополучные животные шатались, как пьяные матросы, но потешало это лишь детей, ибо тление разъедало трупы до наступления морозов, кои позволили бы нам их сохранить, а солнце было недостаточно жарким, чтобы высушить мясо.

В великую стужу молодая плебейка родила сына, коего упорно приписывала мне. Радость быть матерью загладила стыд материнства. Что же до отца, то не было другого, кроме назначенного ее обвинениями. Несмотря на огласку, я принял милосердно то, от чего должен был юридически отказаться. Шепотки людей, переходящие в громкий ропот, убеждали меня слушать больше мое сердце, чем мой разум, и, в противоречии с движениями природы и крови, я полюбил этого сына, молва о коем больше, возможно, чем порывы плоти, обязывала меня к отцовству. Нужно было ускорить крестины, из опасений, чтобы мороз, оборвав жизнь младенца, не отправил его в лимб, тогда как он был рожден в обетовании рая, несмотря на грех, омрачающий его происхождение. Мы долго обсуждали его имя, не оставляя выбор крестным родителям, касательно коих тоже разразилась меж нами сотня споров. Она хотела дать новорожденному имя ее деда – Соркак, до того искусного, по ее словам, в охоте на медведей, что он стал легендой и примером от Ундир-Хёфди и вплоть до Страны без Домов. Она рассказала мне даже, ничуть не убедив меня, что он со своими собаками в одиночку пересек Верхнюю Страну, эту ледяную пустошь, откуда никто еще, кроме него, не возвращался. Он обнаружил на востоке неизвестное море, промерзшее до дна и черное от тюленей. Я посмеивался над этим пращуром, тем более лгуном, что он зашел слишком далеко, ибо как представить тюленей без воды, плавающих во льду? И не знает ли она от племени своего, почему в древние времена, когда их было много перед Колонией, ее народ ел их с тем же удовольствием, с каким тюлени едят рыбу? Я привел еще такое возражение: не знает ли она, как умер великий Соркак, о коем она повествует с такой гордостью? Она призналась, что, возвращаясь с неудачной охоты и сам умирая от голода, он был пожран собственными собаками. Его дико разодранное тело, обломок саней и сохранные трупы его собак нашли на дне одной из тех расщелин, что прерывали громогласное движение ледника, спускающегося из Верхней Страны к фьорду. Что Соркак встретил смерть, столь постыдную для охотника, было плохим предзнаменованием для того, кто будет носить его имя. Хоть и не зная целиком систему дурацких суеверий, заменяющую плебеям религию, я затронул верную струну: для этих простых душ (речь шла именно о душах) несчастие имени переходит на того, кто его носит, – какое удачное изобретение, не в пример нашим мученикам, чья неудачливость защищает тех, кого помещают под их покровительство! Я разглядел в этом знак превосходства истинной веры. Потому я успешно прибег к обоим источникам, варварскому и христианскому, из коих она черпала ту малость, что складывалась в ее рассудительность. Я предложил имя Эйнар, имея в виду Ваше Высокопреосвященство, кого я представлял себе не кем иным, как крестным отцом, благодаря плодотворным и многочисленным полномочиям, которые были мне Им предоставлены. Тем самым готовился я удовлетворить благородные потребности: Эйнар, как духовный племянник и крестник Вашего Высокопреосвященства; Эйнар, потому что он родился в Эйнарсфьорде; Эйнар, у кого темень и безверие прошлого будут развеяны светом, какой Ваше Высокопреосвященство распростирает вплоть до пределов своей архиепархии. Нашлось, конечно, несколько человек, припомнивших мне имя Эйнара Соккасона, которому я велел как злодею отрезать голову; но то был христианский злодей, тезка и однофамилец Вашего Высокопреосвященства, сбитый с толку слишком бойким чтением Апокалипсиса.

Дабы не выказывать постыдное благоговение, которое вызывала у меня мать, нужно было умышленно кормить ее на плебейский манер. Что же до ребенка, тому хватало молока, коим щедро наделяла его мать в течение трех лет, ибо, как и у всех женщин ее расы, грудь ее отличалась чрезвычайной производительностью. Рассказывают, что иные кормят грудью своих сыновей вплоть до возраста, когда те способны убить медведя. Хоть я и не видел такого собственными глазами, я не устаю восхищаться мудростью Провидения: грубая пища, которую эти люди отбирают у скупой природы, доходящая из-за бережливости до гниения, лучше годится, чтобы заставить детей умереть, нежели чтобы заставить их жить. Материнское молоко защищает их. Я отметил в равной мере такое следствие, что кормление грудью мало располагает к повторной беременности или даже делает ее совершенно невозможной. В результате рождения приостанавливаются, за исключением тех случаев, когда несчастные из-за чрезмерно большого количества ртов слишком часто выбрасывают новорожденных – преступление, о коем я уже докладывал Вашему Высокопреосвященству. Но было необходимо – из-за того у молодой плебейки и было вдосталь молока, – чтобы охота и рыбная ловля обогащали кровь. Вот почему мне пришлось поощрять имитацию обычаев этих варваров – хотя они мало соответствовали моему сану и званию, склонным к пурпуру, а не к звериным шкурам, и к умелому обращению с дароносицей, а не с гарпуном.