Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов Страница 19

“20 апреля 1920

Все золото в двух поездах, прибавив имеющееся в Омске, немедленно отправьте с. безусловно надежной достаточной военной охраной в Казань для передачи на хранение в кладовых Губфинотдела.

Предсовнаркома Ленин”.

3 мая поезда прибыли в Казань. Четыре дня продолжалась их разгрузка. Эшелон доставил 6815 ящиков с золотом. Доставил в полной сохранности, все до единой копейки» [38].

Как видим, популярные легенды о бесследно пропавшем «колчаковском золоте» сильно преувеличены, к большому разочарованию искателей кладов.

Кстати, все тот же Семенов, оставшись номинальным правителем России, не преминул выпустить свои деньги — уже 30 января новый «правитель» санкционировал закон о выпуске собственных денег — бон Читинского отделения Госбанка. С февраля по август 1920 года Читинское отделение выпускает тираж банкнот с номиналами в 100 и 500 рублей.

Вот тогда-то и пригодилась бумага с водяными знаками, которую в свое время Семенов перехватил у Колчака. Но качество печати новых денег было крайне низким. Вопреки правилам, никто не следил за тем, как ориентированы водяные знаки, и они на разных купюрах расположены по-разному. Сторублевый знак отпечатан серой краской.

Ощипанные птицы, распластанные и тощие, ничем не похожи на имперских российских орлов, а также цвета купюр — грязно-голубой у пятисоток и серый у сторублевок — породили народные названия знаков — «голубки» и «воробьи» [39].

Понимая, что плохо обеспеченные деньги население не примет, Семенов издал грозный приказ. Его расклеили на всех читинских заборах. Атаман устанавливал обязательное хождение своих бон наравне с «колчаковскими сибирскими обязательствами». Для лиц, которые в нарушение приказа не хотели отдавать товар за «голубки» и «воробьи», определялось наказание: арест на шесть месяцев и штраф в 10 000 рублей [40].

Однако население чихало на такие приказы. Если не хочешь отдавать товар за подозрительные бумажки, то проще всего вообще не выходить на рынок. Так во многих случаях и получалось.

Курс «голубков» и «воробьев» покатился вниз. Способствовало этому и семеновское воинство. Пользуясь моментом и понимая шаткое положение своего атамана, его «казачки» стали обогащаться за счет спекуляции и денежных махинаций.

В марте 1920 года встревоженные экономическим произволом, который все больше захлестывал Забайкалье, члены Читинской торгово-промышленной палаты представили «господину помощнику по гражданской части главнокомандующего всеми вооруженными силами Российской восточной окраины» специальный доклад о катастрофическом состоянии финансов. «Палата находит, — сообщалось в докладе, — что обесценение выпускаемых Гос. Банком бон пятисот и сторублевого достоинства произошло, помимо общей государственной разрухи, отчасти по вине самой власти. Власть, выпуская боны, удовлетворяла собственную нужду в денежных знаках, создавшуюся вследствие особого политического положения. Палата убеждена, что, выпуская боны, власть примет все меры против обесценения этих знаков. Между тем в жизни наблюдалось и наблюдается обратное явление. Власть в лице отдельных ведомств, например штаба походного атамана, Управления военных сообщений и других организаций… своими действиями вызывает дискредитирование этого денежного знака. Эти ведомства усиленно занимаются сделками на валюту, продают иены, золото, причем всякую продажу или покупку обуславливают платежами или сибирскими знаками, или какими-либо другими и отнюдь не совершают сделок на боны. Вы можете наблюдать ежедневно в штабе походного атамана картины этой безудержной торговли денежными знаками».

Люди, писавшие записку, хорошо разбирались в финансовых вопросах. Они, в частности, обращали внимание Семенова на то, что «нужно прийти к сознанию, да и в этом нас научили грозные события, что военному ведомству не следует заниматься коммерческими предприятиями, ибо это разлагает военную среду и отвлекает ее от прямых непосредственных задач».

Однако деятели Торгово-промышленной палаты не понимали главного — правительству Семенова не было дела до развития торговли и производства. Создавая финансовую неразбериху, атаман помогал своим настоящим хозяевам — японцам укрепить влияние в Забайкалье. В городах, занятых оккупантами, действовали японские меняльные конторы, которые усиленно внедряли в денежное обращение иену.

Выступая на совещании по финансово-экономическим вопросам при Государственном банке, один из докладчиков говорил: «Таким образом, при заботливой охране иена завоевывает права гражданства на нашем денежном рынке. В то же время предоставленный воле стихий и чужестранных ловчих русский денежный знак переживает лихорадочное состояние с резкими колебаниями и беспредельным понижением».

Семенов по своему усмотрению управлял золотым запасом, оказавшимся в его распоряжении. А попало к нему 711 ящиков с ценностями на сумму до 90 миллионов рублей золотом.

Ценности утекали за границу — в Японию. 2 июня 1920 года в газете «Джапан кроникл» появилась любопытная заметка. В ней сообщалось, что из Дайрена в Осаку привезено на пароходе «Харбин мару» золото на сумму два с половиной миллиона иен. Деньги помещены в Осакское отделение Японского банка. Газета прямо намекала, что это деньги, награбленные Семеновым.

Другая газета, «Осака майнити», 3 июля 1920 года писала: «В связи с предстоящим падением Семенова перед Японией встает ряд трудных вопросов. В настоящее время в Порт-Артуре Семенов держит 30 000 000 долларов золотом…» [41]

Пока «правитель» устраивал собственные финансовые дела, «голубки» и «воробьи» превращались в бумажки, не имевшие никакой покупательной силы. За иену их в июле 1920 года отдавали по 25–30 тысяч рублей.

Исследователь денежного обращения в годы Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке А.И. Погребецкий приводил такие факты:

«Август 1920 года. Житель Читы собирался на базар за продуктами. С этой целью подряжался извозчик с пролеткой, на которую укладывали огромный куль, набитый «голубками» для приобретения провизии. Второй такой куль наполняли деньгами, которыми предполагалось расплатиться с извозчиком за рейс на базар и обратно. Случалось, что деньги занимали в пролетке столько места, что нанимателю некуда было сесть, и он шагал рядом на своих двоих.

Примечательная деталь: деньги, доставлявшиеся в хранилища Госбанка в мешках, никто не пересчитывал. Учет велся на глазок, по объему бумаги. Чтобы компенсировать возможный просчет, сверх объявленной суммы в мешках сдатчик оставлял банку от 500 тысяч до одного миллиона «голубков».