Как убили СССР. "Величайшая геополитическая катастрофа" - Александр Шевякин Страница 19

Поражения тезауруса происходят повсеместно и связаны не только со сферой чисто политической, такое также бывает и вообще во всей науке. Это прекрасно понимают те, кто хотя бы однажды сталкивался с противодействием в своей научной деятельности. Великий русский ученый Н. И. Вавилов, например, которого уморили в тюрьме в 1943 г., понимал это при своей жизни отлично: «Как всегда в жизни, здесь в науке действуют два начала — созидательное и разрушающее, и всегда они будут действовать, пока будет мир существовать!» (Цит. по: [2.04. С. 54].)

И надо признать, что наука — это и есть прежде всего та сторона, которая в силу одного только своего наличия уже подвержена такого рода коллизиям. Ложь часто рядится в тогу непререкаемой истины. А как раз ругают, высмеивают, шельмуют именно светлые головы, уничтожают суть их идей, набивают содержание словесной требухой и так далее; все делают только, чтобы не знали, забыли, не умели, жили в зашоренном мире, тянут назад. Причем делают это как умышленно (враги), так и в силу недопонимания (дураки). Борьба в интеллектуальной сфере зачастую протекает именно на двух фронтах: против собственно «чужого» врага по фронту и «своего» дурака в тылу. Общая информационно-психологическая война и призвана в первую очередь увеличивать число болванов в стане противника, плодить их, чтобы они сами по своему недомыслию наносили ущерб в других областях и вторично(!) множили ряды себе подобных.

И. В. Сталин, политический опыт которого был чрезвычайно высок во всех областях, не пропускал ложь ни от кого, ни в каких масштабах и ни по какому поводу. Многим это стало заметно со временем, а кому-то никогда не освоить: «…На первый взгляд маленькая неточность или уступка в методологии со временем может вырасти в гигантский просчет всемирно-исторического масштаба, способный поставить под вопрос существование целой общественной системы.

Понимал ли это Сталин? Несомненно! Бывший член Президиума ЦК КПСС Дмитрий Иванович Чесноков, которого Сталин считал одной из перспективных молодых партийных сил и которого Н. Хрущев поспешил «задвинуть» в провинцию уже в марте 1953 года, рассказывал мне о звонке Иосифа Виссарионовича за день-два до кончины. «Вы должны в ближайшее время, — сказал Сталин Чеснокову, — заняться вопросами ближайшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве. Но так или иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Без теории нам смерть, смерть, смерть!..» — с нажимом закончил Сталин и положил трубку…» [14. С. 359].

Его последователи, которые уловили этот и все другие моменты, после решений XX и XXII съездов партии вообще были вынуждены раскавычивать его цитаты и не ссылаться на авторство. Да и «диссертации на сталинскую тему были запрещены» [1. С. 18]. Так нам перекрыли «интеллектуальный кислород». Так мы напутали в теории и загубили все дело.

Н. С. Хрущев был недалеким человеком, это признается всеми. Некоторая природная сметка и глубокая проработанность научных вопросов — в этом есть большая разница и как результат: «Его тогдашние советники подсунули ему слегка подновленную теорию Л. Д. Троцкого об общем кризисе капитализма (три этапа), и он включил ее в Программу партии 1961 года. Туда же попал и тезис Бухарина о мирном сосуществовании и культурном сотрудничестве как особой форме классовой борьбы между двумя лагерями — социализма и капитализма. (Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 423, 427.) Наконец, из арсенала мировой революции в речи Хрущева попала и конечная цель его политики: «нынешнее поколение советских людей будет ясить при коммунизме» [2.05. С. 73].

В результате признают, что «после смерти Сталина была утеряна глубина теоретических проработок проблем общественного развития. Мы марксизм-ленинизм (…) свели до выступлений генерального секретаря, (…) да еще старались объяснить, что это новый вклад в теорию» [2.06. С. 4]. Вот из-за этого-то мы и поплатились…

…Такова некоторая часть общей истории. Засим перейдем к деталям.

Горе вам, законникам, что взяли вы ключи разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали.

Евангелие от Луки, глава 11, стих 52

По моему мнению, для широкого читателя будет несколько затруднительно понимать: что это за явление и как вообще такое может быть? Однако если указать всем хорошо известный пример, описывающий ситуацию полностью, со всеми звеньями, то всякие затруднения отпадут. Поэтому мы это делаем, но пусть меня простят все те читатели, которые привыкли к тому, чтобы автор точной книги не позволял себе отвлекаться на беллетристику — мы вынуждены пойти на такое единственный раз, но мы это сделаем. Итак, принеся наши извинения таким читателям, начинаем с примера не документального, но зато всем неплохо известного. А взят он из романа «Семнадцать мгновений весны» Ю. С. Семенова. Опять же я не могу указать только на один какой-то фрагмент, а речь идет там о целой сюжетной линии, но такой, которая является линией самого дальнего плана.

В книге, по-моему, прослеживаются четыре сюжетные линии, довольно тесно переплетенные между собой. Первая линия: Штирлиц получает задание из Центра сорвать переговоры Гиммлера с Алленом Даллесом и выполняет его через гиммлеровского конкурента М. Бормана; вторая линия: проверка Холтоффом всех дел Штирлица по приказу начальника гестапо Мюллера; третья линия: разоблачение радистки, ее арест самим Штирлицем, ее случайное спасение и счастливый вывоз через Швейцарию; четвертая линия (нас интересующая!) начинается несколько ранее основных событий: в 1944 году гестапо арестовало физика-ядерщика Рунге, как избравшего «вражеский путь развития физики», да еще и человека с примесью еврейской крови! Штирлиц занялся «делом физиков» по поручению своего шефа Шелленберга, он постарался, чтобы Рунге остался в тюрьме и, таким образом, атомная бомба не была создана фашистской Германией. Холтофф по поручению Мюллера провоцировал Штирлица на уход на Запад через окно на швейцарской границе, за что «глупый, доверчивый» Холтофф и получил бутылкой коньяка по голове и был доставлен в кабинет начальника гестапо. Когда Мюллер устроил Штирлицу допрос (это как бы финал второй сюжетной линии), первые вопросы касались именно «дела физиков», а уж потом Мюллер начал игру вокруг чемодана с рацией и шифровкой в Берне. Вот так это выглядит вкратце, но здесь есть кое-какие красноречивые детали, и мне было бы нужно их напомнить [2. 07. С. 66, 89, 93, 141, 176–179, 203–206, 208]. Больше ничего в книге по «делу физиков» нет.

Стоит, разумеется, прокомментировать эту сюжетную линию и все то, что с ней связано; тем более что в этом художественном произведении отражено многообразие методов, которое мы не сможем найти в реальности: «нашими» «штирлицами» все надежно упрятано так, что и концов не сыскать — так что, повторяю, не найдя описания ни одного реального явления во всей полноте, я вынужден был пойти по пути беллетристики.

Итак, если описать весь ход этой линии в хронологическом порядке, то события происходят так: Рунге делает важное открытие — это открытие противоречит всему тому, что «понаоткрывали» другие, — но у этих других хорошие отношения с сильными мира сего — от них следует донос на Рунге — анализ доноса и положительная санкция шефа гестапо Мюллера — арест физика Рунге — информация об этом «доходит» до Штирлица — обработка втемную Штирлицем Шелленберга — получение Штирлицем задания курировать разведывательную сторону «дела физика Рунге» — Штирлиц убеждается в том, что методологически прав Рунге, и оставляет последнего сидеть в лагере — Штирлиц постоянно работает по прикрытию своей игры — Штирлица раскрывают, но доказать ничего не могут: позиция этого «вредителя» по-своему безупречна, прежде всего потому, что заранее продумана и надежно подстрахована, а как только его прижал Холтофф, он сразу же выдает свое безупречное алиби: я-де поверил «старым членам движения, проверенным арийцам и физикам, которых лично награждал сам фюрер». Какие после этого могут быть претензии лично к нему? Именно это стоит выделить — здесь у Штирлица и ему подобных идеальное прикрытие, и ни одну операцию такие люди не начинают, не имея такого рода алиби: «Холтофф ходил вокруг самых уязвимых узлов в его операции с физиками. Однако Холтофф был недостаточно подготовлен, чтобы сформулировать обвинение, а каждый нункт, к которому он выходил — скорее интуитивно, чем доказуемо, — мог быть опровергнут или, во всяком случае, имел два толкования». И позиция самого Штирлица настолько безупречна, что даже шеф гестапо Мюллер, совершивший ошибку в самом начале интриги, вынужден признать «правоту» Штирлица и перейти на его сторону. Штирлиц находится в очень выгодном положении — он воспользовался заранее проигрышной для гестапо ситуацией, продумал дальнейшую игру и, даже вроде бы обороняясь, все равно имеет шансы на победу. Он в такой ситуации, когда прикрывается мнением либо изначально глупого, либо обработанного начальника, в том числе и самого высокого ранга. Итак, надо иметь как минимум две трактовки своих действий, и тогда никто не придерется. Обратите внимание, что система доказательств Штирлица строится на идеологемах. Он начинает говорить точь-в-точь, как доктор Геббельс. Он («дока Штирлиц», как о нем говорится) строит свои доказательства не на логике, а на разного рода терминологических мистификациях, которые вносят дополнительные сложности в неустоявшийся понятийный аппарат и затуманивают существо рассматриваемой проблемы. Воистину: ай да Штирлиц, ай да сукин сын!